Григорий Абрамян - Abramyan_Stradivarius.355018

Он толкнул Ёську.

— Может, он глухой? Давай крикнем вместе.

— Я не глухой, — тихо проскрипел старичок. — У меня ни минуты свободной. Быстренько говорите, в чём дело, и уходите.

— Если бы он дал мне спокойно раскрыть футляр, — начал Ёська, — а то стал вырывать его…

— А какое он имел право брать папину скрипку? Он никому-никому не разрешает её трогать, даже мне…

Мастер бросил рубаночек.

— Тэк, тэк, — сказал он, — преступление налицо. Вы взяли скрипку, притом чужую, подрались, сломали её, и теперь, как истинные друзья, пытаетесь свалить вину друг на друга.

— Это он виноват, — сказал Димка.

— Честное слово, не я!

— Мне противно вас слушать, — перебил их старичок. — Оставьте скрипку, а через неделю пусть за ней придёт кто-нибудь из взрослых. Всего лучшего!

— Скрипку нужно починить сейчас же! — крикнул Димка и сам удивился своей храбрости. — Папа вернётся через несколько часов.

— Послушайте, молодой человек, — нетерпеливо сказал старичок. — Вы трус и боитесь отвечать за свои поступки.

— Я не боюсь! — воскликнул Димка. — Я во всём признаюсь. Только, пожалуйста, почините скрипку. У папы вечером концерт, а он ещё ничего не знает.

Мастер молча взял футляр в руки.

— Там Страдивариус, — жалобно проговорил Димка.

— Честное слово, — подтвердил Ёська, — сам министр…

Ёська не договорил. Мастер, как коршун, вцепился в скрипку. Он близоруко рассматривал её сантиметр за сантиметром. Со стороны казалось, что он её облизывает.

— Так и есть… О господи! Самый настоящий Страдивари!

И вдруг заревел на ребят таким страшным голосом, будто в комнате объявился великан:

— Ах вы пакостники, негодники, безобразники, разбойники, головорезы, я вам сейчас!..

Ёську и Димку словно ветром сдуло. Они опрометью выскочили из мастерской и всё время, пока старичок кричал, тряслись от страха за дверью.

Потом наступила тишина. Они заглянули в мастерскую и увидели, как старичок, словно потеряв последние силы, плюхнулся на стул и закрыл глаза.

— Может, помер? — спросил Ёська.

— Не знаю, — прошептал Димка.

Однако мастер тихо, но внятно сказал:

— Уши вам поотрывать и носы пооткрутить. Что же вы, паршивцы, наделали? Ух, подайте мне воды…

— Вам сырой или кипячёной? — предупредительно спросил Димка.

— А ну вас, — неожиданно окрепшим голосом сказал мастер и быстро поднялся на ноги.

Он внимательно осмотрел гриф и надолго задержался взглядом на обломках подставки, когда-то стройной, резной, на двух изящных лапках. Где теперь такую достанешь?

По тому, как часто он вздыхал, было понятно, что подставка эта — довольно важная штука.

— Дети, — наконец сказал он, — вы чуть не погубили редчайшую скрипку. К счастью, корпус её не пострадал. Но гриф и подставка!.. Если бы вы это сделали нарочно, я, не задумываясь, поколотил бы вас.

Ёська и Димка дружно уставились на потолок.

— Что я сейчас должен делать? — продолжал старичок. — Я должен пойти в мастерскую Большого театра и отдать её мастерам, достойным доверия. Так поступил бы хозяин скрипки…

Ёська понимающе толкнул Димку в бок, а у того от радости сильно забилось сердце.

— Но я никуда не пойду…

Димка с ужасом посмотрел на Ёську.

— Да, ни-ку-да! Я, может быть, этого момента ждал всю жизнь.

— Чтобы никуда не ходить? — растерянно спросил Димка.

— Чудаки, — буркнул мастер. — Вы только подумайте: скрипка разбита, через несколько часов концерт. При всём желании мы не успеем отнести её в мастерскую и получить обратно. Что же, спрашиваю, у нас получается?

— Чепуховина… — пробормотал Ёська.

— Наконец-то я услышал одно разумное слово: именно че-пу-хо-ви-na. Но! — вскричал мастер голосом великана и поднял скрюченный палец к потолку.

Димка испуганно заморгал.

— Но! — продолжал громогласно старичок. — Безвыходность положения даёт мне право прикоснуться к священному Страдивари. Вы понимаете меня, дети?

Мастер снял со скрипки струны и аккуратно приклеил на место гриф.

— А если не высохнет? — с сомнением спросил Димка.

— Мой клей сохнет почти моментально. У меня ведь есть свои секреты. Например, канифоль. Удивительная, скажу вам, канифоль… Ах, до чего вы разделали подставку! Нет, вас всё-таки следует поколотить. И немедленно, но у меня, к сожалению, нет времени на такие пустяки. Из-за вас я и так совершаю преступление — без ведома хозяина чиню скрипку.

— Папа не рассердится, — сказал Димка, — он добрый.

— Добрый? А если за пять минут до концерта выяснится, что скрипка не звучит? Ведь любая, даже самая мелкая деталь, может до неузнаваемости изменить голос инструмента.

Димка поёжился.

— Я ни за что не ручаюсь. Но искренне говорю вам: всю жизнь мечтаю сделать скрипку, подобную этой. Увы! Мечты, мечты…

И мастер вздохнул.

Откровенность старичка, видно, очень подействовала на Димку.

— А я буду музыкантом или полотёром, — признался он.

— А я… — начал было Ёська, но мастер уже не слушал ребят. Склонившись над верстаком, он выпиливал и точил новую подставку.

Димка и Ёська смотрели во все глаза. Переминаясь с ноги на ногу, они следили за каждым движением мастера. А тот последние полчаса не произнёс ни звука. Он шлифовал бархатной шкуркой готовую подставку.

Потом наложил её на собранные кусочки подставки Страдивариуса. Две подставки слились в одну, словно одинаковые картинки.

— Всё, — облегчённо сказал мастер, — я сделал всё, что мог. Если скрипка не будет звучать — грош мне цена.

Было видно, что мастер волнуется.

Димка тоже заволновался. Он сказал:

— Спасибо вам, дедушка мастер, — и потянулся к футляру.

— Э-э, нет! — воскликнул мастер. — Лучше я вас провожу. А то чего доброго поднимется спор о том, кто больше — комар или комариха. А там и до драки недалеко. Знаю я вас!

— Кстати, — обратился он к Димке, — сразу же всё расскажи отцу. Вдруг он выйдет на сцену, не попробовав скрипки? Может получиться грандиозный скандал!

Мастер проводил ребят до самой двери Димкиной квартиры. Ни на какие уговоры остаться он не соглашался.

— Артисту перед выступлением не следует мешать. А после концерта я обязательно навещу вас, — на прощание сказал он.

А Ёськи давно и след простыл.

Димка остался один…

Он молча сидел в прихожей и ждал справедливого наказания. Когда раздался звонок, он вздрогнул, словно его стукнули по макушке.