Леонид Сотник - Экзамен

— Нужно подползти поближе, — предложил Миша. — Вы побудьте здесь, Юрий Александрович…

— А может быть, я?

— Нет. Я пониже вас, меня не заметят. Да и рука у вас не совсем зажила.

— Ну что же, резонно, юноша, — легко согласился Колесин. — Только уж вы там не задерживайтесь.

Миша сдвинул кобуру на бедро и тихо пополз вниз с бархана. Продравшись сквозь заросли колючки, он притаился под кустом тамариска метрах в пятнадцати — двадцати от ближайшего костра и стал наблюдать.

Первое, что увидел разведчик, был большой казан, в котором киргизы обычно варят бешбармак. Котёл лизали языки пламени, дух сытого варева, щекоча ноздри, расползался по пустыне. Возле костра — двое. Накинув шинели на плечи, они сидели на корточках и ворошили в костре длинными палками узловатые ветки саксаула. Оба были в фуражках, сдвинутых на висок, а из-под фуражек чёрными фонтанами выбивались кудрявые казацкие чубы. На фуражках сияли кокарды, на плечах зеленели погоны…

— Белые, — прошептал еле слышно Миша и инстинктивно вобрал голову в плечи. — Белые… Откуда они взялись в пустыне? Неужели Дутов захватил Челкар?

Мишу мучило любопытство. Он подполз ещё ближе, а чтобы его не заметили от костра, стал потихоньку насыпать перед собой песчаный холмик.

Один из казаков поднял крышку, втянул ноздрями пар и запустил деревянную расписную ложку в чрево казана.

— Дух идеть, — сказал он, принюхиваясь. — Райский дух.

Второй молча подбросил в костёр хвороста, подождал, пока он разгорится, и тоже потянулся к ложке, торчащей из-за голенища.

— Жрать будем, что ли, а, Липатов?

— Котелок бы, — вздохнул тот, кого называли Липатовым. — Из казана жрать мы непривычные.

— Привыкнешь. Барин выискался… Ишшо недельку-другую по пескам порыщем, помёт мышиный жрать зачнёшь.

— И то, — вздохнул Липатов. — Почитай две недели с коней не слазим. Красные, красные… Где они, эти красные? Может, они нашему поручику спьяна приснились?

— Помалкивай ты, сосунок, — проворчал бородатый, окуная ложку в казан. — Не твоего ума дело. Лепёшки не найдётся?

Липатов неспешно развязал вещмешок, вынул из него лепёшку, обёрнутую холстиной, и отломил кусок своему собеседнику.

— Ишшо в Оренбурхе на базаре брал. Совсем иссохла. А нашшот «помалкивай», так это ты, Митрич, правильно говоришь. Наше дело такое — молчи да дышь, да будет барыш. У ентово, говорят, Джангильдина не только патроны в караване, там мадепаламу, говорят, тышшу аршин. А может, поболе. Мыло ишшо, говорят, есть. Мыло-то почём сейчас в Оренбурхе?

— Хрен его знает. Да уж ежели найдём, так поживимся.

— А найдём?

Бородатый раздумчиво огладил бороду.

— Должно бы. Алаш-ордынцы пустыню эту знают будь здоров. На них вся надежда — выведут.

Последние сомнения рассеялись. Отряд белых ночевал в барханах. Завтра он перекроет дорогу каравану. А может быть, сегодня. Может быть, пока боец взвода разведки Рябинин лежит, затаясь у чужого костра, другой боец — с кокардой на фуражке, с погонами на шинели — уже подползает к кострам, зажжённым красноармейцами экспедиционного отряда Джангильдина. Нужно выяснить, сколько здесь белых, чем они вооружены.

Миша стал потихоньку огибать лагерь. Считал солдат, лошадей, примечал сложенные в козлы винтовки. Возле палатки в центре лагеря заметил два станковых пулемёта и горную пушку, снятую с вьюка. Ну что ж, теперь можно и уходить.

Колесин сидел на том же месте, где оставил его Миша, и, покусывая травинку, что-то мурлыкал под нос.

— Нуте-с, юноша, как обстановочка?

— Юрий Александрович, — затараторил Миша, — это белые. Это дутовцы.

— Вы так считаете?

Колесин поднялся, поправил фуражку, подтянул ремень.

— Тут и считать нечего. Я подслушал разговор двух казаков. Они из Оренбурга. Ищут отряд Джангильдина, то есть наш отряд. Командует ими какой-то поручик. У красных ведь поручиков не бывает? Они ещё не знают, где мы, но уверены, что алаш-ордынцы обязательно выведут их на караван.

Колесин тихо засмеялся.

— Вы что, Юрий Александрович?

— Это я так, юноша. Как сказал бы возлюбленный моему сердцу генерал Дутов, «расположение планид на небе споспешествует». Он увлекается спиритическими сеансами, не слышали?

— При чём здесь сеансы?

— А при том, юноша, что наша с вами служба в красных войсках благополучно закончилась.

— Как это… — даже поперхнулся Миша. — Мы им не сдадимся. Мы сейчас тихонечко на коней — и к Кравченко, оттуда к Джангильдину.

— Не нужно нам, юноша, к Джангильдину. «Мы сейчас спокойно и упрямо», как поётся в одном старинном романсе, спустимся в лагерь неведомого нам поручика, выпьем с ним коньячку и предадимся милым воспоминаниям о днях, проведённых в кадетском корпусе. А завтра, если бог даст, окружим славное воинство товарища Джангильдина и зальём ему горячего сала за воротник. У поручика должно быть два «максима» и одна горная пушка. Так?

— Так, — словно во сне повторил Миша.

— Ну вот. И два эскадрона балбесов?

— Около того.

— В таком случае всё сходится. Идёмте, юноша.

Миша тихонько попятился, расстёгивая кобуру. Колесин заметил это.

— Не надо, юноша, — с отцовской грустью в голосе сказал он, — не надо. Стрелять вы в меня не будете. Хотите знать почему? По двум причинам. Первая: вы ещё ни разу не стреляли в людей, а значит, вы боитесь убивать. Вторая: вам просто незачем возвращаться к Джангильдину. Что вы там потеряли? Ваше место, место интеллигентного человека, в белой армии. Под белые знамёна собирается ныне весь цвет России. Так что не дурите…

Но закончить Колесин не успел. Рябинин резким движением вырвал, наконец, из кобуры наган и выстрелил прямо перед собой. Потом стремительно скатился с песчаного холма и бросился к Мальчику. Звякнуло стремя, тонкая кожа поводьев впилась в ладони. «Ну, Мальчик, ну родненький, выноси».

Рябинин мчался по пустыне в клубах песчаной пыли, словно самум.

Кравченко уже ждал его и стоял, держа под уздцы осёдланную лошадь. Миша скатился с седла, бросился к нему:

— Белые!

Кравченко взял его за плечи, притянул к себе, спросил тихо, заглядывая в глаза:

— Багато?

— Много. Два эскадрона.

— А друг твой где же будет?

— Там. — Миша неопределённо махнул рукой в сторону пустыни. — Я его застрелил. Он хотел к белым уйти.

— От стерво, — печально выругался Кравченко, — и чого же я его, ирода, не шлёпнул? Так уж руки чесались… Ну, добре. А зараз по коням.

Джангильдин встретил весть о появлении отряда белых совершенно спокойно.

— Ну и хорошо, — сказал он Шпрайцеру. — Пора бойцам немного размяться, а то не поймёшь — воинская часть у нас или обоз. Готовьте, военрук, план кампании.

До утра длилось заседание штаба. Одни предлагали занять на выгодных позициях оборону, обескровить противника, а потом уже перейти в наступление; другие настаивали на немедленных активных действиях. Все ждали, что скажет Джангильдин.