Анатолий Мошковский - Вызов на дуэль

Как же можно не мечтать в детстве стать военным! Как это можно не хотеть с клинком в руке мчаться за Чапаем в черной бурке на скакуне, не строчить из пулемета с летящей тачанки, не уходить на подводной лодке с сигарами торпед в океан…

Мы вырезали из досок ружья и револьверы, шашки и мечи, играли в «красных» и «белых», бросались в атаки, побеждали и гибли за справедливость. Летом и зимой обрывистые склоны Двины оглашались воинственными криками; трещали пулеметы, хлопали залпы, грохотали взрывы ручных гранат…

Осенью и весной было хуже.

В дожди и грязь я переносил все баталии домой. На полу и на столе развертывались такие сражения, которых, наверное, не знала вся история войн.

Полки́ и дивизии гильз от малокалиберной винтовки наступали друг на друга. Неся урон от шквального артиллерийского огня, они наступали, рассредоточивались и собирались в ударный кулак.

Снарядами были обыкновенные спички, орудиями — деревянные черные трубки (нитки на них мотались, что ли?) с ткацкой фабрики. Я вкладывал в трубку спичку, прицеливался и дул. Спичка вылетала, проносилась мимо или сваливала гильзы. Если гильза падала головой назад — убита, если вперед — контужена, в бок — ранена…

Контуженные и раненые возвращались в строй, убитые оставались на поле боя.

Я вел армию на армию, был командиром и артиллеристом, мои голосовые связки издавали оружейный грохот и пулеметную трескотню, крики «вперед», «ура», стоны раненых и умирающих.

Я ползал животом по полу, забирался под кровать, вопил во всю глотку, отдавал приказы о наступлении, издавал панические визги удиравших беляков. В азарте непрерывных войн я забывал о еде и, что еще хуже, об уроках. Я забывал бегать в магазин за хлебом или за керосином, я считал необязательным носить для кошкиного ящика песок и даже выходить в другую комнату к папиным или маминым гостям.

Как-то раз я, истекая кровью, мужественно отражал сотую атаку «деникинцев», как вдруг услышал над собой голос:

— Ого, смотрите, что здесь творится!

Я поднял голову и увидел перед собой начищенные сапоги.

Дядя Саша, отцов брат, военный летчик, стоял надо мной, распростертым на полу, и очень серьезно глядел на кровопролитную битву.

— Ну, кто кого? — спросил он.

— Наши… Но мы несем большие потери.

Дядя Саша присел на корточки, оглядел боевые порядки тех и других войск, наморщил лоб и сказал:

— Без потерь, брат, на войне не обойтись, но ты плохо воюешь… Открыл левый фланг, поставил под огонь…

Под ураганным огнем противника я стал поспешно прикрывать левый фланг своих войск.

— Вот так, — сказал дядя, — вот так. Хотя ты пока что только полководец медных гильз, это может пригодиться…

— Саша! — крикнула мама из другой комнаты. — Чай остынет! И племянника тащи…

Дядя Саша легко выпрямился, и я в который раз залюбовался его ростом, гимнастеркой в портупее и красными металлическими кубиками в уголках петлиц.

— Есть пить чай! — сказал он и кивнул мне: — Айда.

Я вскочил, отряхнул с живота пыль, вытер нос и с артиллерийским орудием в руке пошел за ним.

Мне было приятно, что он не высмеял моего увлечения, и даже «полководец медных гильз» звучало совсем не обидно. Отец и мама смотрели на мои битвы с улыбкой, а военный человек, можно сказать, поощрил.

Игра с гильзами затянулась лет до двенадцати. Я читал «Дон-Кихота» и «Овода», книгу о Микеланджело и Пушкина, а потом вдруг хватал орудие, вкладывал спичку и…

И начинались бои…

Настоящая война оказалась тяжелой и беспощадной. Из пушек вылетали не спички, на землю падали не медные гильзы. Горели города, легла под гусеницы танков рожь, погибло очень много людей.

Но отцы и братья тех мальчишек, да и сами мальчишки, игравшие когда-то в военные игры, победили врага.

Когда-нибудь не будет войн. Это очень плохо, когда погибают люди, рожденные жить. Когда-нибудь… Но война еще может быть, вы слышите, мальчишки, — может быть!

И, честное слово, нет ничего плохого в том, что вы вырезаете из досок автоматы, расставляете на полу гильзы и отчаянно хотите стать храбрыми солдатами.

Врачи любят спрашивать, чем мы болели в детстве. В детстве я болел не очень много: дифтерия, грипп, ангина… Вот, пожалуй, и все.

Нет, ошибаюсь — не все… Я болел еще одной, почти неизлечимой болезнью. Ее эпидемия настигла нашу школу, наш класс и одного за другим стала валить с ног.

Одних она задевала меньше. Мой же организм оказался таким восприимчивым, что я был подкошен эпидемией одним из первых. Несколько лет меня трясло и шатало, и не было никакого спасения от этой болезни.

Я давно знал о существовании почтовых марок, но о том, что их можно собирать и это так захватывает, я узнал лишь в третьем классе.

Все страны мира — огромные империи и крошечные государства — выпускают марки, изображая на них королей и носорогов, исторические события и птиц. Веселые и строгие, большие и маленькие, квадратные и треугольные, марки наклеивают на конверты, и они плывут через океаны в трюмах кораблей, летят на самолетах, качаются в пустынях на верблюжьих горбах, мчатся в почтовых вагонах поездов…

Люди получают письма, а марки раздают знакомым. Или они валяются с конвертами на пыльных чердаках.

Как много они говорят тебе, эти крошечные картинки! Откроешь тетрадь с марками — и весь земной шар смотрит на тебя.

Посмотрел я на эти марки и понял — погиб.

Я спал, и львы с тиграми, сходя с марок, рычали перед моей кроватью, страусы и лебеди щелкали клювами, пальмы роняли на меня финики, короли и королевы, владельцы заморских колоний, грозили мне кандалами, словно я был их рабом, негром с кофейных плантаций или с урановых рудников Конго…

Я просыпался в поту, вскакивал и, шлепая по полу босыми ногами, бежал к этажерке, где лежали тетради с марками. Марок было мало, в основном «гермашки», которые мало ценились у нас, с изображением бесчисленных цифр и скучных одноцветных портретов каких-то деятелей.

Я выменивал их на что мог: на перышки и старинные монеты, на рыболовные крючки и завтраки. Хорошие марки никто не отдавал. Мне доставались незавидные. Я тратил на них все деньги, которые перепадали мне от мамы, но опять-таки хитрые мальчишки сплавляли мне самую ерунду, а я слабо разбирался в достоинствах марок: ведь только начал собирать их.

Марки я доставал где только мог. Сдирал с конвертов, просил у знакомых; сосед наш, доцент пединститута, сам отклеивал их и приносил мне. Советские я покупал на почте.

Скоро я сделал величайшее открытие, и в мою коллекцию хлынул поток российских марок. Копаясь в старом семейном сундуке, я обнаружил несколько связок пожелтевших конвертов и открыток. На них были царские марки с гербом Российской империи и царями: моя мама жила при последнем царе и получала письма от сестер и знакомых. С ее разрешения я снял эти марки.