Дарья Вильке - Грибной дождь для героя

Она кинулась на папу, колотила его по рукам, по плечу: «Он не умрет, не умрет». Силы быстро кончились, и тогда она побежала на улицу. Мимо Бабтони и деда Толика, которые оказались вдруг в комнате.

— Рина, нельзя папу бить, — неслось вслед мамино, растерянное.

Бежала, не разбирая дороги — мелькали какие-то участки, деревья, заборы и поросшие мхом поваленные стволы.

Запахло хвоей и распахнулась во всю ширь люпиновая поляна деда Толика. Люпины уже давно отцвели и превратились в темные коробочки-башмачки. Ринка опустилась на поваленную елку — шершавый ствол кололся, но она этого совсем не чувствовала.

Это несправедливо! Она только-только стала привыкать к мысли, что у нее есть родной дедушка. Что он всегда был тут. Что дед Толик — это просто дедушка.

И теперь они говорят, что он скоро умрет. Глупые врачи. Глупые взрослые.

Они думают, что они могут все решать за детей, хотя, ясное ведь дело, — не умеют.

Сердце — комком — застряло где-то высоко в горле, Ринка старалась и все никак не могла проглотить его, чтобы оно встало на место.

Она не услышала, как подошел дед Толик, будто это тишина превратилась в него, — только угадала, что он сел рядом. Вдохнула знакомый острый запах самокруток, замши и зелени и заплакала — от жалости к себе, оттого, что все это скоро закончится и вообще — оттого, что оно так получилось.

— Тебе же ведь просто жалко сейчас? Себя жалко? — спросил дед Толик. — Себя или меня?

Ринка враз перестала плакать и задумалась.

— Наверное, себя. Наверное. И тебя. И Бабтоню. Всех. И от несправедливости. Что папа сказал — вот ты уже старый, так что это ничего, все старые умирают.

— Ну, взрослым тоже страшно… иногда очень страшно. И у каждого своя хитрость, чтобы побороть страх. Некоторые поэтому оправдывают смерть — возрастом, к примеру. Тогда им кажется, что смерть в семье не такая уж и страшная.

— Но они же тебя прогнали! — запротестовала Ринка.

— Нет, не прогнали. Я и сам был хорош. Не бывает так в семье, чтоб кто-то один. Мы все — виноваты.

— И Бабтоня? — подняла на него наконец глаза Ринка.

— И Тоня, — улыбнулся он.

Отцветшие люпины тихо стояли вокруг — молчаливо и строго. Сердце проглотилось и снова встало на место.

— Так ты не умрешь? — настойчиво спросила его Ринка.

А дед Толик молча обнял ее за плечи.

Двадцать второе августа.

С праздника мы с Женькой в самом конце сбежали — сцапали целые карманы конфет и пошли кормить Витьку. Он чмокает, когда ест конфеты. И он снова улыбался и все говорил: «Ге-еня, Геня».

Когда лето кончится, мы все равно будем дружить с Рудиком и Женькой — мы пригласили друг друга на дни рождения, а потом придумаем еще что-нибудь.

Сегодня я решила вот что. Когда я вырасту, буду тратить зарплату на спасение рыб в ресторане — как дед Толик. Или, еще лучше, — открою приют для редких рыб, которых хотели съесть. А еще — посажу сто тысяч деревьев. И мильон полян засажу. Потом.

А сначала я сделаю так, чтобы дед Толик не умер. Женька рассказывала — бабушка ее подружки тоже болела раком, и врачи им сказали, что она будет жить только три месяца. А она только посмеялась, собрала все деньги и поехала вокруг света — она давно мечтала, всю жизнь, объехать весь мир. И не умерла, а даже наоборот поправилась и жива до сих пор, уже десять лет. Врачи удивлялись, а она говорила: «Это потому что я счастлива».

Вот увидишь, скоро у меня будет план. Рудик сказал — я не такая, как все, я слышу тишину, я смогла сделать чудо, чтобы поправилась Бабтоня. Значит, я смогу сделать так, чтоб дед Толик выздоровел. Он мне очень-очень нужен. И я что-нибудь тоже придумаю, чтобы дед Толик был всегда счастлив. А счастливые не умирают — правда ведь?