Юрий Сальников - Шестиклассники

— Ур, ур, ур!

Лёня тоже погладил Сизого — голубь был тёплый и упругий, плотный, шелковистый на ощупь. Он всё время крутил головой, словно попеременно оглядывал склонившихся над ним ребят.

Лядов неожиданно сказал:

— Опять разбушевался. Табуретку бросил в меня.

Лёня понял, что речь идет об отце, и заметил:

— Теперь ещё про сегодняшнее узнает.

Лядов нахмурился. И, должно быть, именно сейчас впервые он догадался, почему Лёня взял на себя его вину. Он посмотрел на Лёню и подтолкнул Сизого:

— На! Бери насовсем!

Лёня заулыбался. Насовсем? Красивый голубок… Только куда его? Держать негде: мать разве допустит в комнате?

Вздохнув, Лёня с сожалением вернул подарок.

— Не надо…

Лядов без всякой связи проговорил:

— А я убегу.

— Убежишь? Куда?

Но это, видимо, было ещё неясно для самого Лядова. Он не ответил и только кивнул Лёне и так же внезапно, как на крыльце школы, когда отбил чечётку и пропел частушку, закричал весело, залихватски:

— А ну, развернись!

И, свистя, запустил голубя в небо.

— Лети, Сизый!

Лёня схватил шест и тоже начал гонять голубей.

Птицы, пробегая по крыше, снимались с места и опять кружились над головой, и, глядя на них, казалось, что сам летишь ввысь, а под тобой всё плывёт: и крыша, и земля, и люди — ребятишки во дворах и редкие прохожие на тротуарах. И тоже хотелось, не умолкая, кричать во все горло:

— Лети, Сизый!

Андрюшка рядом прыгал, как заяц, взбирался до самого верха крыши, зацепившись одной рукой за конёк дома, махал кепкой, спрыгивал назад и снова взлетал. Он, должно быть, забыл обо всех неприятностях, упиваясь несказанным возбуждением, и Лёне становилось с ним вдвойне хорошо и радостно.

Поэтому, когда измученный, усталый, но довольный Лядов, не утратив ещё задора, снова позвал в кино, Лёня уже не отказался. И даже когда они шли по улице, Лёня всё ещё находился в состоянии азартного опьянения воздухом и простором, был полон ощущения собственного головокружительного полёта, который только что совершил вместе с голубями. И каждая фраза немногословного Андрюшки, каждый жест, каждый подчас неопределённый намек приобретали теперь для Лёни особый смысл, особое значение.

Безотчётно верилось, что в дружбе с Лядовым впереди ещё много разных неиспытанных удовольствий.

Ни о чём не размышляя, Лёня плечом к плечу с Андрюшкой шёл к новой радости, заранее переживая восторг от кинокартины и ощущая во рту прохладу от сладкого мороженого.

На вечерний сеанс ребят не хотели пускать, но Лядов не растерялся, и они ухитрились проскочить на балкон. Сидя там в душной темноте, увлечённые событиями на экране, они энергично жевали шоколадные конфеты, поочерёдно засовывая руку в бумажный кулёчек, лежащий на коленях у Лядова.

И даже когда вышли из кино, на улицах, залитых электрическими огнями, Лёню не покидало чувство уверенности в том, что с Лядовым нигде не пропадешь и никогда не заскучаешь.

Только расставшись с ним и приближаясь к дому, Лёня ощутил беспокойство. Вот так выдержал характер! Время позднее, мать заждалась, зайцевская тетрадка валяется в сумке — сегодня переписывать её уже не придется, а завтра до уроков снова надо к Андрюшке. Значит, и заданные на дом Павлом Степановичем примеры тоже решить не удастся. А тут ещё запись о родительском собрании. Конечно, показывать её матери Лёня не собирался. Не хватает ещё, чтобы он собственноручно привёл мать в школу, а она узнает про всё, что у него накопилось… Нет уж, извините, как-нибудь обойдётся!

И в самом деле, на этот раз опять обошлось. Матери дома не оказалось. В записке она сообщала, что у неё сегодня работа.

Вот и замечательно! А когда она придёт, Лёня будет уже спать.

Лёня съел всё, что было оставлено на столе под полотенцем, и улёгся пораньше.

Утром мать разбудила его перед уходом. Как всегда, она очень торопилась. Из-за какого-то дневника Лёня не стал её задерживать, а едва она ушла, помчался к Андрюшке.

И опять они самозабвенно гоняли голубей и договорились вечером снова пойти в кино. Когда же наступило время собираться в школу, Лядов вдруг заявил:

— А я сегодня не пойду, давай и ты, а?

Лёня помолчал. Это уже не входило в его планы. Уроки не сделать — ещё туда-сюда, может, и не спросят. А вот прогуливать…

— Я в школу! — твёрдо ответил он.

— Ну, как знаешь, — равнодушно отозвался Андрюшка.

И Лёня пошел в школу один — с невыученными уроками, непереписанной зайцевской тетрадкой по алгебре и не подписанным матерью дневником.

А у школьного крыльца самая первая встретилась ему… Кто бы вы думали?.. Ну, конечно, Аня Смирнова!

Она подошла к школе одновременно с Лёней и сказала:

— Здравствуй.

Он кивнул.

Молча рядом поднялись по ступенькам крыльца.

— Ты решил последний пример? — вдруг спросила Смирнова. — Очень трудный оказался.

Лёня неопределённо ответил:

— Да ну…

Смирнова остановилась, взглянув удивлённо:

— Решил? Справился?

— Ну вот…

Он опять ответил так, что нельзя было разобрать: то ли справился, то ли совсем не решал.

Странно получается у Лёни: он почему-то никому не отвечает толком! Ане сейчас про примеры не мог сказать ничего хорошего, а Лядову вчера не хотелось говорить про Смирнову ничего плохого. «Обрабатывала она тебя?» — спросил про неё с усмешкой Лядов. В конце концов зря она не привязывается! И ябедничала тоже не она. И если сегодня Андрюшка подговаривал пропустить школу, то она, наоборот, спрашивает про учёбу. Лёня же и сам хочет учиться. Значит, она спрашивает про то, что нужно. Но ответить ей нечего.

Поневоле ниже наклонишь голову, проскакивая в дверь и убегая вперёд по коридору.

Однако и в классе она всё время перед глазами.

Когда председатель совета отряда объявил, что поход в лес завтра обязательно состоится и что собираться надо в школу к двенадцати часам, Смирнова обратилась к третьему звену:

— Давайте, ребята, без опоздания, чтоб лучше всех звеньев собраться!

Её предложение одобрили, и Маша Гусева повернулась к Лёне:

— Ты, Галкин, тоже не подведи.

— Вот ещё, — буркнул он, а сам незаметно посмотрел на Аньку: ведь и эти слова её — на лестнице она вчера так и просила: «Не подводи!» Но сейчас она промолчала, неподвижно уселась и приготовилась слушать учительницу истории.

На уроках Смирнова сидит очень тихо. Только ресницами хлопает — вверх-вниз, вверх-вниз. И ещё иногда что-то шепчет, как будто вслед за учителем отдельные слова повторяет. Белый воротничок у неё всегда такой наглаженный! Дырочки на нем блестящей шёлковой ниткой обшиты. А пальцы как от мороза покрасневшие. Пишет с нажимом. И тетрадки чистые, обёрнутые синей бумагой, с белой наклейкой посередине.