Кейт Уигглин - Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Миссис Кобб имела возможность поразмыслить, пока звучал этот монолог, и Джекки не терял времени даром, предложив ей, сам о том не зная, несколько дополнительных аргументов и указаний по обсуждаемому вопросу. Он ковылял по траве, раскачиваясь и выпрямляясь со смехом; с восторгом дрыгал на солнце босыми ножками, пытался дотянуться до своих стоп пухлыми ручками, слишком короткими для этого, — телодвижение, сопровождавшееся полной потерей равновесия и новым взрывом смеха.

Спустившись с последней из каменных ступеней крыльца, мать Сары-Эллен с интересом и сочувствием смотрела на ребенка.

— Бедный малютка! — сказала она. — И не знает, что потерял и что его ждет. Думаю, мы могли бы немного подержать его у себя — пока не убедимся, что отец совсем его бросил. — Хочешь к тете Саре, крошка?

Джек-тыковка обернулся и, серьезно посмотрев на ее доброе лицо, протянул к ней обе ручки, и миссис Кобб, склонившись, взяла его в охапку, точно сноп. Оказавшись у нее на руках, он тут же сорвал с ее носа очки и звонко засмеялся. Она ласково отобрала их и снова надела, а затем, усадив его в подушки стоявшего под сиренью кресла-качалки, взяла одну из его мягких ручек в свои, погладила ее, быстро задвигала пальцами перед его глазами, изображая птичку, и пощелкала ими, словно кастаньетами, вспоминая все те многочисленные уловки, к которым прибегала много лет назад, когда развлекала Сару-Эллен, семнадцати месяцев от роду.

Ребекка не знала этого двустишия, но ясно видела, что сумела добиться своего.

— Мальчик, должно быть, голоден. Когда его кормили в последний раз? — спросила миссис Кобб. — Подождите минутку, я принесу ему утреннего молока, а потом вы побежите домой обедать. Вечером я поговорю с мужем. Думаю, мы можем подержать ребенка недельку-две у себя, пока не увидим, как обстоят дела. Боже мой! Да конечно же с ним будет не больше хлопот, чем с восковой куклой! Он, кажется, не привык, чтобы ему уделяли много внимания, а за такими детьми проще всего ухаживать.

В тот же вечер около шести часов Ребекка и Эмма-Джейн снова взбежали на холм и, бросившись по тропинке к домику, издали замахали руками добрым старикам, ожидавшим их на своем обычном месте — задней веранде, где они столько лет проводили вечера в счастливом дружеском общении, никогда не омраченном ни одним неласковым словом.

— Где Джекки? — спросила запыхавшаяся Ребекка, ее голос всегда обгонял ноги.

— Поднимитесь в мою спальню, если хотите посмотреть, — улыбнулась миссис Кобб, — только не разбудите его.

Девочки тихонько поднялись по лестнице в комнату тети Сары. Там в складной детской кроватке, так долго пустовавшей, спал Джек-тыковка в блаженном неведении о горькой участи, которой совсем недавно избежал. Его ночная рубашечка и наволочка на подушке были чистыми и пахли лавандой, но и та и другая пожелтели от времени, ибо раньше принадлежали Саре-Эллен.

— Жаль, что его мама не может увидеть его сейчас! — прошептала Эмма-Джейн, когда, с сожалением оторвавшись от созерцания пленительной картины, они, стараясь не шуметь, спускались на веранду.

— Кто знает? С этими Небесами все так запутано, что, может быть, она и видит, — отозвалась Ребекка.

Это было хорошее и счастливое лето, и каждый день его был заполнен восхитительными обязанностями. В первый же понедельник после прибытия Джека-тыковки в Эджвуд Ребекка основала Риверборскую ассоциацию тетушек. «Тетушками» были Ребекка, Эмма-Джейн, Элис Робинсон и Минни Липучка; каждая из первых трех обещала работать на гостящего ребенка и развлекать его два дня в неделю, а Минни, которая жила далеко от Коббов, взяла на себя обязательство проводить с ним субботние вечера.

Минни отнюдь не была общей любимицей риверборских девочек, и то, что ее допустили в новую ассоциацию, оказалось следствием беспрецедентного порыва великодушия, хотя втайне Ребекку все же радовала мысль о том, что поскольку Минни посвящает свое свободное время ребенку лишь раз в неделю, то не имеет права называться полной тетушкой. В первое лето пребывания Ребекки в Риверборо эти две девочки долго и ожесточенно враждовали, но, с тех пор как мать сказала Минни, что еще одна стычка повлечет за собой наказание столь ужасное, что на него можно лишь туманно намекнуть, а Миранда Сойер высказалась в том духе, что если ее племянница не может ужиться с соседями, то ей лучше вернуться на уединенную ферму, где никаких соседей нет, враждебные действия приняли замаскированный характер и вежливые, дипломатичные отношения заменили прежние, примитивные и дикарские. Однако всякий раз, когда Минни, с ее соломенными волосами, красным носом и глазами, как у хорька, предавалась многословным речам, Ребекка вспоминала старую сказку и, казалось, видела жаб, выскакивающих у Минни изо рта. Это было, право же, очень неприятно, поскольку сама Минни их никогда не видела и, что удивительно, Эмма-Джейн тоже не замечала ничего подобного, будучи почти так же слепа и в отношении алмазов, постоянно сыпавшихся из уст Ребекки; но Эмма-Джейн не отличалась богатством воображения…

Старую тряскую колясочку нашли на чудесном чердаке миссис Перкинс; чулки и башмаки предоставила миссис Робинсон; мисс Джейн Сойер связала одеяльце и несколько рубашечек; Тирза Мизерв, хоть и слишком маленькая, чтобы стать тетушкой, выпросила у матери несколько платьиц и ночных рубашек и была пожалована грамотой на зеленой бумаге, дававшей ей право катать Джекки по дороге туда и обратно в течение часа под наблюдением полной тетушки. Каждая из тетушек, в соответствии с уставом ассоциации, могла два дня в неделю называть Джекки «своим», и соперничество между ними, когда они стирали, гладили и шили для своего обожаемого «племянника», было чрезвычайно острым, хоть и дружеским.

Не будь миссис Кобб самой благожелательной женщиной на свете и не оставайся она с Джекки одна в утренние часы и вечером, после наступления сумерек, ее, вероятно, раздражали бы ретивые тетушки.

Тем временем Джек-тыковка с каждой неделей становился здоровее, энергичнее и веселее. Дядя Джерри тоже присоединился к маленькой компании обожателей и рабов, чьи сердца волновало лишь одно опасение — не то, какое, вероятно, вообразил бы здравомыслящий и практичный человек — что отец-отступник может так и не вернуться, чтобы предъявить права на своего сына, но, напротив, что он может это сделать!

Наконец наступил октябрь, с его бодряще прохладными днями и морозными ночами, с великолепием пурпурных листьев и золотым урожаем созревших колосьев и тыкв. Ребекка перешла на ту сторону реки, где располагался Эджвуд, и шагала через пастбища к дому Коббов, чтобы перед сном поиграть с Джекки. Ее литературное творчество было до некоторой степени прервано радостями и обязанностями вице-материнства, и Книга Мыслей теперь не так часто, как прежде, извлекалась из тайника под старым стогом сена на скотном дворе Сойеров.