Эдуард Басс - Цирк Умберто

«Вот видишь, Вашку, видишь, — твердил он себе в одиночестве карлинской квартиры, — ты никогда не был хозяином своей судьбы, все заботился о других. О Бервице, о цирке Умберто, об Агнессе, Елене, о Петре, о Людмиле. Ты помешался на цирке, влюбился в имя Умберто, а твое собственное имя осталось в тени. Вся Прага говорит о прекрасных программах театра-варьете Умберто, но кто читает на афишах набранную мелким шрифтом подпись: „Директор Вацлав Карас“? Уйдешь из театра — и Прага даже не вспомнит о тебе. Полно, в этом ли дело? Кем был бы Вацлав Карас из Горной Снежны без цирка Умберто? Каменщиком и музыкантом, как и его отец. И если ты достиг чего-то большего, то только благодаря другим. Разумеется, ты проявил волю, талант, смекалку, но чего бы они стоили, если бы тебе не помогли Буреш, Ганс, старик Ромео, Бервиц. Полжизни, а может быть, и дольше, вбираешь в себя то, что уготовили для тебя другие; разве это не обязывает делиться потом своим богатством? Человек не живет сам по себе, жизнь — это бесконечная кавалькада. Ты свернул с намеченного пути, но то, что ты делал, ты делал добросовестно. Не искал популярности, не старался быть на виду, люди, смыслящие в твоей профессии, знают тебе цену, а что до остальных — не все ли тебе равно? Ты не вернулся в цирк, осел в варьете. Но и здесь ты поработал на славу, оставишь по себе добрую память и, быть может, убережешь душу своего потомка, не дашь ей закоснеть в богатстве и глупости».

Подумав о принцессе Лилили, Вацлав Карас просиял. В ней находил он то, чего был лишен, когда растил собственного сына. Люда тянулась к нему с безграничной любовью и восхищением. Что бы ни делал дедушка Вацлав, все казалось ей верхом совершенства; не было человека умнее и добрее ее безбородого дедушки из театра. Бородатый дед Ярослав ревновал, бородатый дед Ярослав дулся, но это ему не помогало. Никто в семье не умел так играть с маленькой девочкой, как седеющий ветеран манежа, в груди которого билось нестареющее мальчишеское сердце, отзывавшееся на имя Вашку. Чего только не делал он, чтобы доставить внучке удовольствие! Раз ни с того ни с сего он купил вдруг верховую лошадь и на следующий день, посадив Люду перед собой в седло, до вечера проездил с нею по Стромовке. Потом он обзавелся лодкой и стал предпринимать с девчушкой увлекательные походы на островки у Штванице и дальше, к Либени. А когда внучке исполнилось семь лет, дед подарил ей ко дню рождения пони, настоящую, живую лошадку; он назвал ее Мери, и уже вскоре Люда стала сопровождать дедушку на прогулках по Стромовке и другим местам.

Резвясь и забавляясь, девочка даже не подозревала, что Карас пристально наблюдает за ней. Нет, он не ошибался: он избавил внучку от той робости и страхов, которые омрачили детство ее отца. Людмила не боялась ни животных, ни воды, смело и доверчиво шла навстречу неизвестности. Одна большая опасность была, таким образом, счастливо устранена. Что же касается будущего девочки — тут Карас долго не мог прийти ни к какому решению. Играя с нею, он пробовал то одно, то другое, но не замечал за внучкой каких-либо склонностей к обычным для цирка и варьете жанрам. Он заметил только, что она очень музыкальна, неравнодушна к играм с переодеваниями, а войдя в роль, искусно пользуется мимикой. Со временем Люда обещала стать красивой, темпераментной девушкой с выразительным лицом, лукавыми глазами и стройным станом. И Карас пришел к заключению, что, пожалуй, всего более Людмила способна к танцу.

Елена, не колеблясь, предпочла бы традиционный балет. Но опыт подсказывал Вацлаву иное решение. За неполных четверть века в его театре выступали самые известные танцовщицы Европы, все прославленные балетные труппы, благодаря ему получили права гражданства неведомые дотоле экзотические танцы. Он первый на континенте пригласил темпераментных американских негров, приходивших в экстаз от собственных ритмов, он познакомил Европу с придворными сиамскими танцовщицами, яванскими баядерами и красавицами жрицами с острова Бали. Когда в театральных кругах заговорили о необходимости обновить танцевальное искусство, Карас украсил свою программу хороводом сестер Визенталь, ухитрился вставить в нее труппу Далькроза из Геллерау, привез в Прагу мечтательную Руфь Сен-Дени и Сен-Маз, воскресившую староегипетские пляски. Как никто другой, он имел возможность наблюдать за ними, изучать, сравнивать. Сам он постиг азы балетного искусства еще на уроках Ахмеда Ромео и, слушая виртуозную музыку, не раз мечтал о гармонической балетной импровизации. Вначале его тоже увлек классический балет, Анну Павлову он считал непревзойденной танцовщицей. Но чем глубже проникал он в тайны хореографии, тем больше убеждался, что вычурные па прима-балерин — лишь бесплодные вариации устаревшей формы, что новые средства выражения нужно искать в подчинении танца высшей идее, воплощая в нем религиозную мистику или древний культ. Когда на подмостках варьете Умберто выступала исполнительница подобных танцев, художники и скульпторы нередко обращались к Вацлаву с просьбой дать им возможность ежедневно наблюдать артистку и вдохновляться ее искусством. Карас охотно шел им навстречу, ибо все это были люди незаурядные, с широким кругозором и острым глазом. Беседы с ними лишний раз утверждали Караса во мнении, что мир стоит на пороге возрождения танцевального искусства, суть и цель какового будут заключаться в гармоническом и красивом движении.

Думая о маленькой Люде как о будущей танцовщице, Вацлав представлял ее себе активной участницей широкого художественного движения, глашатаем и выразителем новых идей. Разумно используя методы Ахмеда Ромео, он исподволь стал готовить внучку к этой миссии. Он приучал ее к изящным позам и движениям, к пружинистой походке и прыжкам, тренировал мускулатуру ног и корпуса. И хотя уроки его оставались игрой, хрупкое тельце приобрело необходимые навыки. Дед и внучка занимались потихоньку от всех, но неожиданно обстоятельства изменились в их пользу.

Однажды пани Эмилия Карасова вернулась домой с твердым намерением водить десятилетнюю Люду на далькрозовские уроки ритмической гимнастики.

— Все девочки из приличных семей ходят теперь к Далькрозу, — заявила Эмилия. — Госпожа советница Визенберг не представляет себе семейной жизни в будущем без ритмической гимнастики. И супруга директора газового завода пани Вшетечкова тоже сказала мне, что она целиком за пластическое воспитание. Она считает, что между супругами будет больше согласия, если мужу не понадобится искать чего-то на стороне.

— Да, пожалуй, — кивал головой пан Костечка, — Вшетечка — большой гуляка и грешник. Но понравится ли ему пани Вшетечкова в канкане — это еще вопрос!