Герман Матвеев - Первая весна

Девочки дружно закричали, перебивая друг друга:

— Нет, мы… мы, мы, мы!

— Тихо! Будет вам галдеть! — перекрывая шум, сердито крикнула Валя Тигунова, поднимаясь в санях.

Ребята замолчали.

— Вот что, ребята, — начал не спеша председатель, — баловство баловством, а надо будет подумать и о деле. Вы уж не маленькие: вон какие жерди вытянулись! Нынче вам будет дано поручение от школы и колхоза… На каникулах придётся в Ленинград съездить.

Ребята переглянулись.

— А все поедем в Ленинград? — спросила Тося.

— Нет, двоечникам там делать нечего. Двоечников в Ленинград не пускают, — шутливо ответил председатель.

— А у нас и нет двоечников, — возразила девочка, сильно покраснев.

— Врёт, но зато краснеет, — сказал со смехом председатель.

— Нет, верно, Николай Тимофеевич, — горячо начала Тося, но её перебил Саша Пыжов:

— Ладно уж… Вчера сама двойку схватила.

— Так я же про четверть говорю. В четверти ни у кого нет…

— Я знаю, — остановил её председатель. — Сейчас мне ваш директор школы, Павел Петрович, всё рассказал. Поедут двое. Ваня, вечерком зайдёшь ко мне домой. А сейчас… шагайте в школу. Ну что, Зина, дома всё в порядке? — обратился он к одной из девочек.

— Да.

— Это моя дочка, — пояснил он приехавшей.

Девушка пристально посмотрела на Зину и встретила такой же внимательный взгляд. Лицом Зина походила на отца. За последний год она сильно выросла. Пальто было маловато, и поэтому девочка казалась нескладной: длинноногой, длиннорукой, с тонкой шеей.

— А этот вон — Рябинин Ванюшка, — кивнув головой в сторону мальчика, сказал Николай Тимофеевич. — Парень вполне надёжный. Из отметок только пятёрки признаёт.

Ваню смутил внимательный взгляд незнакомой девушки. Отвернувшись, он сделал вид, что рассматривает на горизонте что-то очень интересное.

— Ну, ладно! Шагайте, ребятки! — сказал Николай Тимофеевич и чмокнул губами.

Лошадь замотала головой, дёрнула и сразу пошла крупной рысью.

— Какие у меня могут быть возражения по существу? — продолжал председатель прерванный разговор. — Да никаких! Ребята — они что? Зимой вот в школе заняты, а летом так балуются…

— Дело им надо, — сказала девушка. — Настоящее, серьёзное дело…

— Я не против. Ежели не мы, так они сами себе дело найдут по вкусу…

Лошадь вдруг остановилась и, фыркнув, стала пятиться в сторону.

— Но, но… не бойся, глупая! — прикрикнул председатель, натягивая вожжи. — Вот посмотрите, Мария Ивановна! Что делают безобразники! Нашли место!

Посреди дороги стояла снежная баба. Кто-то не поленился раздобыть и надеть ей на голову старую, дырявую миску. Вместо глаз были вставлены осколки тёмного бутылочного стекла, приделаны руки и подмышкой торчал голик.

Дарья Андреевна была в коровнике и не слышала, как приехал муж.

— Заждалась, Даша? — спросил Николай Тимофеевич, когда она появилась в дверях.

— Да уж… заждалась, — ответила Дарья Андреевна, взглянув на незнакомую девушку и улыбаясь не столько ему, сколько гостье. — А вы зоотехник?

Николай Тимофеевич хлопнул ладонью по столу и засмеялся:

— Ну, что я вам говорил, Мария Ивановна?

Он только что рассказывал приезжей о молочной ферме колхоза и предсказал, что жена примет девушку за зоотехника, в котором нуждался колхоз и которого ждала животноводческая бригада.

— Нет, я не зоотехник, Дарья Андреевна. Я агроном, — улыбаясь, сказала девушка. Она поднялась из-за стола, подошла к хозяйке и протянула ей руку. — Зовут меня Мария Ивановна.

— Агроном? — с оттенком некоторого разочарования и удивления спросила Дарья Андреевна, но сейчас же улыбнулась и крепко пожала руку.

Без пальто и платка, в простом тёмном платье, Мария Ивановна выглядела совсем молоденькой. Невысокий рост, хрупкая девичья фигура и пышные густые волосы, заплетённые в одну косу, делали её похожей на девочку. Таких агрономов Дарья Андреевна еще не видала.

— Агроном, а какая молоденькая! — вырвалось у неё, когда она почувствовала в загрубевшей своей руке маленькую, почти детскую руку девушки.

Это невольное восклицание смутило Марию Ивановну. Она развела руками и с виноватой улыбкой ответила:

— Что делать! Потом буду и постарше.

— Это хорошо, что молодая! — вмешался Николай Тимофеевич. — Молодые задористы, а нам таких и надо! Ты вот что, мать… Соловья баснями не кормят. Мы в дороге протряслись. Организуй нам поесть.

Новый просторный дом председателя был перегорожен на три неравные части. Одна комната, самая большая, занимавшая половину дома, с русской печкой, считалась общей. Тут стряпали, занимались домашними делами и принимали гостей. Вторая была спальней, а третья — самая светлая, с окнами на юг, — принадлежала дочери.

Пока Николай Тимофеевич переодевался и умывался, Дарья Андреевна собрала на стол обильный завтрак и украдкой наблюдала за молодой и, как ей казалось, беспомощной, ненастоящей „агрономшей“.

Мария Ивановна заметила осторожные взгляды Дарьи Андреевны. В них были и недоверие, и любопытство. Она приготовилась к такому приёму, но никак не могла отделаться от чувства смущения охватившего её при первых словах этой женщины. Состояние у девушки сейчас было такое, какое она испытывала недавно перед экзаменами. Да, первая весна агронома — это тоже экзамен. Ни сердиться, ни обижаться не следовало. Она достала из чемодана полотенце с мылом и пошла умываться в сени.

Вернулся Николай Тимофеевич.

— Коля! Откуда она? — вполголоса спросила Дарья Андреевна, кивая головой на дверь.

— А что? Не понравилась?

— Почему не понравилась? Девушка она, видать, хорошая, но уж больно молода, — не справится, да и слушать её никто не будет.

— Ерунду ты говоришь, Даша, — с досадой сказал Николай Тимофеевич. — Науку будут слушать, а не её.

Умывшись холодной, прозрачной водой, Мария Ивановна почувствовала прилив какой-то особой бодрости. Выглянув за дверь на улицу, она увидела голубое небо и снег на крыше сарая, порозовевший под утренним солнцем. Задорно чирикали воробьи, и откуда-то издалека доносился равномерный звон ударов железа о железо. „Наверно, в кузнице“, — угадала девушка, думая о том, что все эти звуки, и солнце, и небо имеют уже прямое отношение к ней.

„Работать, работать, работать“, — говорила она себе, возвращаясь в дом.

Встреча на дороге и разговор с председателем взволновали Ваню Рябинина. Весь день была в памяти девушка в белом вязаном платке, её внимательный взгляд и добрая улыбка. Когда мальчик вернулся из школы домой, ни матери, ни отца, ни старшей сестры не было. Деду нездоровилось, и он грелся на печке.

— Обедай, Ванюша, — сказал старик, кряхтя и охая. — Мать на работе. Шти в печке.