Василий Волков - Тимка-новосёл

— Куда же она запропастилась? — вздыхает бабушка.

Тимка сообразил, что давно бы следовало включить свет, а не искать тапочку в темноте. Щелчок выключателя — и вспыхивает яркий свет. Тапочка, перевёрнутая вверх рыжеватой подошвой, лежит у бабушкиных коленей.

— Мы её с тобой под кроватью ищем, а она сама на ногу просится. Вот грех-то какой! — смеётся бабушка и подаёт внуку тапочку.

— Ты чего так долго одевался? — растирая полотенцем грудь, спрашивает у Тимки отец. — Иди теперь умывайся один.

Одному умываться неинтересно. Смочив пальцы водой, Тимка проводит ими по глазам, задевает переносицу, намеревается дотянуться до ушей, но раздумывает и, уткнув лицо в полотенце, трёт щёки и подбородок.

За завтраком отец начал разговор о том, что до отъезда времени осталось мало, а дел уйма. Мама молчит, бабушка вздыхает. О каком отъезде говорят взрослые? И кто поедет? Тимка хочет спросить у отца, но мама требует, чтобы он ел и не разговаривал. Конечно, можно и помолчать, а потом расспросить обо всём отца. Но почему, когда отец заговорил, бабушка вздохнула? Наверно, ей очень не хочется ехать?

Вилка выскальзывает из рук Тимки, ударяется о тарелку и летит на пол. Бабушка вздрагивает и, глянув на внука, сокрушённо произносит:

— Экий ты неловкий!

Неловкий? Будешь неловким, когда собираются уезжать, а куда — не говорят. Не хотят ли они оставить его одного в квартире? Остаться, конечно, можно, но тогда в комнате надо переставить всё по-своему: стол с середины отодвинуть к стене — будет не так опасно бегать. Взгляд Тимки скользнул по широкому дивану — зря пропадает большой кусок комнаты; с диваном связано много неприятных воспоминаний: стоит только чуть-чуть на нём поскакать, как мама сейчас же гонит с него. Хорошо бы диван вытащить в коридор, тогда в углу из стульев можно будет построить дом, установить на нём радиостанцию и вести переговоры с полярниками, плавающими на льдине.

— Ты о чём, брат, задумался? — обратился к Тимке отец.

Говорить, о чём он думает, Тимке не хочется. Низко припав к тарелке, Тимка принимается старательно накалывать на вилку румяные кружочки картофеля.

— Едем на целину! — объявил отец. — Я первым. Потом ты с бабушкой. А в конце будущего лета приедет мама. Ясно?

Совсем неясно! Почему опять он должен ехать с бабушкой? Лучше бы сразу всем вместе. Но у взрослых всегда так получается, что им нельзя ехать вместе. Вот и прошлой весной в деревню его отправили с бабушкой. Потом приехала мама, папа — после неё. Возвращались тоже как-то непонятно: первым уехал папа, за ним бабушка, последним из деревни уезжал он с мамой.

Тимка решил, что когда он будет большим, то папа, мама, бабушка и он будут ездить только вместе.

Очень хочется узнать, на чём придётся ехать. Лишь бы не на грузовой машине: на ней сильно трясёт. Когда ехали в деревню, бабушка охала и жаловалась, что ей разбило поясницу. Разбило поясницу? Разбить можно тарелку и даже две сразу, но разбить поясницу непонятно. Надо расспросить отца.

— Папа! — Тимка заглядывает отцу в глаза. — Мы на поезде поедем или на грузячке? На грузячке плохо!

— На грузовике! — поправил отец. — Но сначала на поезде, а потом, должно быть, придётся ехать на грузовой машине.

Мама принялась торопить Тимку:

— Одевайся быстрее, пойдёшь с бабушкой в магазин.

Тимка рад: дорогой он обо всём расспросит бабушку.

Тимка и бабушка на улице. Крепко зажав в шершавой ладони руку мальчика, бабушка, вздыхая, говорит:

— Скоро, Тимошенька, нам уж не ходить по этой улице. Уедем далеко-далеко!

Ну и что же? Тимка всегда за то, чтобы ездить далеко.

— В степь поедем, продолжала бабушка. — Людей там мало-мало. Пустынь… Ни кустика, ни деревца и холодина. Ух и холодина!

Тимке непонятно, почему в степи мало людей и куда они подевались. Но прерывать бабушку не хочется, пусть она рассказывает.

Переходя дорогу, бабушка ускорила шаг. Тимка, чтобы не отстать, припустился вприпрыжку.

— Ты не беги, — советует бабушка. — Шагай, как большие.

Легко говорить: «Не беги…» У больших вон какие длинные ноги, разве угонишься. Однако Тимка пытается шагать, как взрослые, и хотя это ему даётся с трудом, но он старается изо всех сил. Бабушка молчит. Сейчас бы и начать расспрашивать ее о целине. Узнать, почему там мало людей и нет ни одного кустика, ни одного деревца. Но бабушка останавливается и строго наказывает:

— Побудь здесь, Тимоша. Не вздумай убежать. Я в магазин зайду.

На улице тепло. Ярко светит солнце. Оно уже не такое горячее, как летом, но ещё ласковое. На асфальте валяются зелёные, жёлтые и красные листья. Тимке хочется набрать их полные руки, и он сходит на дорогу.

— Вот ведь шалапут! Под машину попадёшь! — сокрушается дворник и, ухватив Тимку за воротник куртки, вталкивает на тротуар.

Бабушки долго нет. Тимка думает, что можно было бы успеть дойти до ближайшего угла и заглянуть за него. Там много машин; они бегут и бегут, а когда остановятся, через дорогу спешат люди. Но уйти нельзя: бабушка вечером обязательно нажалуется маме и скажет, что она отказывается ходить с ним в магазин. Мама начнёт разбираться, что произошло, а отец, насупив большие чёрные брови-таракашки, спросит: «Ты чего, брат, самовольничаешь? А ну-ка, без этого самого…» — и погрозит пальцем. Лучше подождать и никуда не уходить… Тимка долго и терпеливо ждёт.

В дверях магазина появляется бабушка. Тимка поражается множеству покупок. Чего только нет в авоське! Вон сбоку торчит длинный свёрток. Тимка уверен, что в бумагу завёрнута колбаса. Это как раз то, что он больше всего любит.

Дома бабушка, выкладывая покупки на стол и подсчитывая расход денег, беззвучно шевелит губами. Тимке хочется помочь ей.

— Один да один и ещё три — будет четыре? — спрашивает он.

— Сбил ведь меня. Вот грех-то какой! — рассердилась бабушка. — Не мешай!

Тимка недоволен бабушкой: всегда, как только захочешь ей помочь, она машет рукой и кричит: «Не мешай!» Лучше пойти во двор. Застегнув матросскую куртку, Тимка направляется к двери, но, увидев, что бабушка несёт большой чемодан, сбрасывает куртку и бежит в комнату.

Ух и много же всего поместилось в чемодан! Улеглась в него и вышитая подушка. Подушка не раз служила Тимке футбольным мячом, и он удачно забивал её между ножек стола, за что ему крепко влетало от бабушки.

Укладывая отцовские книги, Тимка нечаянно задел крышку чемодана; она упала и больно прищемила пальцы.

— Вот беда-то какая! — заволновалась бабушка. — Как же тебя угораздило? Дуй на пальцы-то! Больно, поди?

— А то нет! Больно, да ещё как! — едва выговаривает Тимка, чувствуя, что он вот-вот заплачет. Но надо крепиться: отец говорил, что плачут лишь девчонки, а мальчишкам плакать не положено. Тимка вспомнил, как однажды он увидел себя в зеркале ревущим: лицо было красное, глаза малюсенькие, а по щекам ручейками катилась вода. Вид был, как скапала тогда мама, ужасно смешной. С тех пор Тимка решил не плакать.