Жанна Браун - Хозяева старой пещеры

— Извини… с девчонками не дерусь, — глухо ответил Алёша. «Мужчина, поднявший руку на женщину, не мужчина», — так говорила бабушка.

— Слабак! — сказала Юлька и лихо сплюнула сквозь щербинку в зубах прямо под ноги Алёше. Потом Юлька звонко цокнула верёвкой о сухую землю, перепрыгнула через неё. — Приехал сюда выхваляться! Художник какой нашёлся!

— Перестань! Слышишь? Сейчас же перестань! — звенящим от обиды голосом сказал Алёша и, поймав верёвку на лету, дёрнул её к себе.

— Отдай! — крикнула Юлька. — Отдай!

— Не лезь, не лезь! — тряся наганом, закричал Самоучка. — А ещё большой называется! Вот я Киму скажу…

Некоторое время они молча, изо всех сил старались перетянуть верёвку каждый на свою сторону. Алёша уже и сам начал понимать, в какое глупое положение он попал. Зачем ему нужна эта дурацкая верёвка? Он хотел было выпустить верёвку, но в это время она неожиданно порвалась на самой середине. Юлька отлетела назад, ударилась спиной о сосновые доски забора и упала. Крупные слёзы хлынули из её глаз. Она нагнулась и вытерла подолом сарафана светлую каплю под носом.

— Дурак! Ты… ты самый противный, какие бывают! Уходи отсюда!

— Вот какой! — Тимка-Самоучка бросился к Юльке и попытался приподнять её с земли. — Мы себе прыгали, а ты зачем пришёл?

Алёша растерялся. Кто же знал, что верёвка порвётся? И зачем он только её схватил?

— Юля, я не хотел… — Он взял Юльку за руку, но девочка молча вырвала руку и отвернулась, всхлипывая.

— Не хотел, а зачем тогда верёвку дёргал? — обиженно сказал Тимка-Самоучка. — Когда не хочут — не дёргают, вот!

— Я правда не хотел… Извини, Юля, я очень тебя прошу!

Юлька молчала. Тогда Алёша снова почувствовал себя оскорблённым. Почему она такая злопамятная? Ведь видно же, что человек раскаялся, так нет, надо заставлять его чуть ли не на коленях вымаливать прощение! Он постоял немного в нерешительности, то и дело поглядывая на Юльку, в надежде, что она, наконец, перестанет плакать и простит его. Но Юлька отвернулась лицом к забору, и Алёше были видны только худые загорелые плечи девочки и две вздрагивающие на спине тонкие рыжие косички.

Теперь она окончательно его запрезирает. Ну и пусть! Алёша утешил себя сравнением с героями любимых книжек. Все они терпели несправедливости, но это же не мешало им совершать разные подвиги? Пусть себе презирает его сколько хочет — у него свой путь. Путь мужчины, героя, и он не свернёт с него. Никогда! Тем более, что бабушка ждёт сметану, а он… Но не может же он так просто уйти и оставить Юльку плачущей?

— Юля, послушай… хочешь, я тебе что-то подарю?

Косички на Юлькиной спине перестали вздрагивать.

— А чего? — заинтересованно спросил Самоучка и придвинулся ближе к Алёше. Алёша вытащил из кармана коробочку с отшлифованными цветными стёклами. Подарок бабушки. Он вытряхнул стёкла на ладонь и протянул Юльке.

— Смотри!

Юлька глянула через плечо. Стёкла сверкали на Алёшиной ладони разноцветными огоньками. Слёзы мгновенно высохли на её лице.

— Ой, что это?

— Огонёчки! — восторженно прошептал Самоучка.

Алёша поднёс красное стекло к Юлькиным глазам.

— Красиво? Всё красное, как на Марсе, правда?

— Ага, даже лучше! На, Тимка, посмотри скорее…

Тимка осторожно взял стекло, повертел его в руках и посмотрел через него на Юльку. Рот его удивлённо раскрылся.

— Ой-ё-ей! — немного испуганно завопил он. — Юлька, какая ты! Вся-превся красная, как… как помидора!

Тимка выронил стёклышко и, схватившись за голову, винтом закружился на месте.

— Вся-превся как помидора, дора, дора, помидора!

— А ты… а ты… весь зелёный огурец!

Юлька с Тимкой выхватывали из коробочки стёкла, наводили их друг на друга и валились на траву от хохота.

Алёша до слёз хохотал, глядя на них. Он и сам так же веселился, когда бабушка привезла ему в подарок эти чудесные стёкла.

— Юля, ты больше не сердишься на меня? — спросил он, когда Юлька притихла, уже не в силах больше хохотать.

— Не-е, — замотала головой Юлька, нисколечко!

— Тебе очень больно было?

— Вовсе и не больно, а что?

— Ага, не больно, — сказал Тимка, не отрывая от глаза жёлтое стекло, — а плакала тогда зачем?

— Мне скакалку было жалко. Она дарёная, — Юлька села, поджав под себя ноги, и с некоторой тревогой посмотрела на Алёшу. — А ты взаправду мне стёклышки подарил, насовсем?

Алёша кивнул.

— Все, все?

— Все.

— Ой, спасибо! — задохнулась Юлька, прижав кулаки к груди. Лицо ее порозовело, а большие зелёноватые глаза сияли такой откровенной радостью, что Алёше вдруг захотелось погладить её по лицу. Он смущённо отвернулся, жалея, что больше нечего ей подарить.

Между тем Юлька выхватила стёкла из рук Тимки и стала бережно укладывать их в коробку.

— Юлька, какая ты, — заныл Тимка, — я же ещё не насмотрелся!

— Зачем ты их прячешь? — удивлённо спросил Алёша, неприятно поражённый переменой, происшедшей с Юлькой.

— А если потеряется какое? — озабоченно сказала Юлька, шаря рукой в траве.

Тимка нетерпеливо заёрзал на месте и схватил Алёшу за рукав.

— А мне? Пусть она и мне даст хоть самое маленькое…

— Не дам, — отрезала Юлька, — ты сразу потеряешь!

— Не потеряю, Юля, чесслово, не потеряю, — в голосе Тимки послышались слёзы.

— Сказала не дам — и не дам!

Тимка жалобно посмотрел на Алёшу и, всхлипнув, вытер кулаком слезинку на щеке.

— Жадина ты, — сказал он с осуждением.

— Кто? Я? — опешила Юлька. Она встала на колени и схватила Тимку за плечо, на котором болтался почти оторванный погон. — Это я жадина?!

Тимка упрямо мотнул головой.

Юлька отпустила Тимку, молча взяла коробку, зачем-то встряхнула её и в упор посмотрела на Алёшу, словно ища у него поддержки. Алёша опустил голову. Ему было неловко и стыдно за неё. Неужели она действительно пожалела дать Тимке хотя бы одно стёклышко? Ведь он, Алёша, ради неё не пожалел целую коробку…

— Вот ты какой, — тихо сказала Юлька, бледнея, и, неожиданно вскочив на ноги, раскрыла коробку и высыпала стёкла на голову Алёше.

— На! Получай свои противные стекляшки! — крикнула она. — Не надо мне! Не надо! Не надо! — и убежала в дом.

Алёша обескураженно смотрел ей вслед. Вот и пойми после этого девчонок.

Рядом с ним довольно сопел Тимка, собирая рассыпанные на траве стёкла.

Когда Алёша вернулся домой, бабушка лежала на кровати, прикрыв лицо журналом «Огонёк», и тихо, с присвистом похрапывала. На столе у окна печально стыли две тарелки с супом.

Алёша на цыпочках прошёл к столу и, присев на самый кончик табуретки, жадно принялся за суп. Только сейчас он почувствовал, как был голоден. Суп был немного пересолен, холодный жир неприятно сковывал губы, но Алёша готов был приняться и за вторую тарелку.