Жанна Браун - Хозяева старой пещеры

Алёша поднялся и, сгибаясь, побежал под зелёным сводом кустарника. Густо пахло черёмухой. Колкие пахучие ветки лезли в рот, стегали по лицу. Внезапно кусты оборвались — и открылась небольшая, цветастая, как цыганская шаль, полянка. Она шла к реке полого и у самой воды переходила в уютную, окаймлённую скользкими голышами бухточку. У самой кромки поляны росла молодая ива. Гибкие ветви ивы тонули в воде. Вода под ними казалась тёмно-зелёной, как толстое непроницаемое стекло. Солнечные лучи кое-где прорывались сквозь серебристое кружево листьев, пронизывали воду и весёлыми жёлтоватыми пятнышками ложились на илистое дно. Большая бурая лягушка выскочила из воды и закачалась на листе кувшинки, подставив солнцу грязно-жёлтое брюшко. Алёша присел возле ивы и длинной хворостиной пощекотал лягушку. Она высоко подпрыгнула и плюхнулась на другой лист, подальше от берега, недоумённо вращая круглыми, как перламутровые пуговицы, глазами. Алёша потянулся к лягушке и увидел, как из-под берега выскочил головастый щурёнок. Он ткнулся рыльцем в дно, поднял клубочек мути. Пятнышки солнца заплясали, как живые. Алёша рассмеялся. Он чувствовал себя сегодня удивительно весело и свободно. Хотелось кувыркаться в густой траве, петь песни или громко, так, чтобы слышали все, и река, и сосновый лес, говорить стихи. Он вскочил на ноги и вытянул руку вперёд, стараясь припомнить что-нибудь торжественное и героическое, и вспомнил, что его давно уже ждут ребята.

— Разиня! — вслух сказал Алёша своему отражению в воде. — Разиня! — повторил он громче и кинул голыш в воду. Вода заколыхалась, разнося кругами Алёшино лицо по реке. Лягушка прыгнула в воду, затем вынырнула и осуждающе квакнула, и тотчас же в кустах круто заверещали её подружки.

В пещере, как всегда, было прохладно и темно. Алёша подальше откинул мешковину, нашёл верёвку и повернулся к выходу. Толстый столб солнечных лучей дрожал у входа, вырвав из темноты кусок стены с надписью. «Вот так, — внезапно подумал Алёша, — вот так надо рисовать солдата». Видно только лицо, руки и ствол пулемета в косом солнечном столбе у входа и этот кусок стены с надписью: «Мы отрезаны. Точка». Да, да… Алёша присел на моток верёвки и палочкой начал набрасывать на стене под надписью композицию картины. Он так увлёкся, что даже не заметил, как к пещере подошли Ким, Гошка и Юлька.

— Рисует, — удивлённо сказала Юлька, заглядывая в пещеру.

— Худо-ожник, — ехидно протянул Гошка и дёрнул верёвку, на которой сидел Алёша. — Мы его ждём, ждём, думали, случилось что, а он сидит себе, как ненормальный, и рисует.

Алёша растерянно вскочил, в смущении глядя на сердитые лица ребят. Конечно, они вправе сердиться… то поляна, то лягушка, то рисунок… Бабушка права — он легкомысленный человек, и нельзя положиться на него. Алёша искоса глянул на рисунок. Если бы хоть получился, а то… вот эта линия руки неестественна, словно солдат не упирается локтем в землю, а держится за пулемёт… Алёша поднял руку и машинально начал чертить, исправляя рисунок.

— А здорово у тебя получается, — неожиданно сказал Ким, присаживаясь перед рисунком на пол. Алёша вздрогнул и недоверчиво посмотрел на Кима.

— Как живой! — подхватила Юлька. — Это ты кого?

Алёша благодарно взглянул на ребят и, слегка оправившись от смущения, пояснил:

— Солдата, который здесь в пещере воевал.

— Это которого каска и лента? — недоверчиво спросил Гошка, разглядывая рисунок. — А ты его видел? Откуда ты знаешь, как всё было? Может, у него и пулемёта-то не было?

Алёша пожал плечами.

— Он мог пулемёт с собой унести.

— Ха! Унести! Надо сначала видеть, а потом рисовать…

— Совсем не обязательно, — сдержанно возразил Алёша. — Можно представить, как это было. Есть такой художник Брюллов, он же не видел, как погибла Помпея, а нарисовал.

— Откуда ты знаешь, что не видел? Может, он там был в это время? — упрямо возразил Гошка.

Алёша насмешливо взглянул на Гошку и, еле сдерживая улыбку, терпеливо сказал:

— Как же он мог там быть, если Помпея погибла несколько веков назад, а Брюллов умер в прошлом веке? Его картину во всём мире знают.

— Здорово! — хохотнул Ким. — Так его, Алёха!

Гошка открыл было рот, потом закрыл его и вскочил, сжимая кулаки.

— Трепло он всемирное, а не художник, понял?!

Алёша с минуту растерянно смотрел на разъярённого Гошку, а затем отбросил палочку в сторону и поднялся.

— Это кто же трепло? Брюллов?! — тихо, словно не веря своим ушам, переспросил он.

— А то кто же? — запальчиво выкрикнул Гошка. — Такое же трепло, как и ты! — и сплюнул под ноги Алёше, вкладывая в плевок всё своё презрение к выдумщикам.

Алёша молча перевёл взгляд на Кима, на Юльку, с нескрываемым любопытством следящую за спором.

— Эх ты… как же ты можешь вот так, не зная… Это… это несправедливо и… гадко! — наконец с обидой сказал он и вышел из пещеры.

— Не слушай его, Алёша; что ли, ты Гошку не знаешь? — Юлька подбежала сзади и схватила Алёшу за руку. Алёша вырвал руку. Но Юлька не обиделась. Она затараторила так быстро, словно боялась, что Алёша не выслушает её и уйдёт навсегда:

— Такой вредина, просто хуже, чем даже Борька агрономов, чесслово! Всегда ничему не верит… Я думала, ты ему… за этого… Брюллова дашь… Какой нашёлся, заноза! Почему ты ему не дал?

В голосе Юльки Алёше послышалось осуждение. Может быть, она считает его трусом? Он повернулся и, глядя на Юльку в упор, сказал с горечью и удивлением:

— Ты думаешь, кулаком можно что-нибудь доказать?

— А то! — с вызовом сказала Юлька и тут же спохватилась: — Гошка такой; что ли, ты не знаешь? Правда, он сильнее тебя…

— Нет, — твёрдо сказал Алёша, — слабее.

От этого разговора он неожиданно успокоился и почувствовал себя уверенней. Обида начала понемногу стушёвываться. Действительно, на кого он обиделся?

— Твой Гошка просто дикарь, — уже спокойно сказал Алёша. — Разве у человека в кулаках сила?

— А в чём?

— Вот в чём, — Алёша постучал себя пальцем по лбу и быстро пошёл по тропинке к селу. Юлька побежала следом за ним. Недоумевающая и немного растерянная.

У самой дороги на камешке сидел Тимка-Самоучка. Перед ним стройными рядами маршировали сосновые шишки.

— По-олк, стой на месте! — Тимка приложил ладонь к голове и, важно насупясь, отдал рапорт самой толстой шишке. — Вольна-а! А теперь в атаку шагом марш! — Тимка схватил ружьё в одну руку, пистолет в другую и начал в упор расстреливать вражескую армию. — Тр-рр-р-р-р-р, бах-ба-ба-бах! Ур-ра! Наша победа! — он быстро привёл в порядок шишки и скомандовал, посыпая шишки дорожной пылью: — Всем обедать, а то скоро опять бой начнётся!