Николай Осинин - Через все преграды

Через час всех ребят разобрали крестьяне-латыши из окрестных хуторов, приезжавшие в комендатуру по разным надобностям. Кто победней, брал детей из жалости и сострадания, кулаки — с целью получить в хозяйство дарового работника (сейчас, во время войны, рабочих рук не хватало).

Сережу взял полицейский Рейнсон. Сам он почти не бывал дома, а старик-отец жаловался, что нынче они запаздывают с сенокосом. Мартин Рейнсон хотел было взять двух мальчиков, но уж очень заморенными выглядели дети. «Таких пока откормишь — себе дороже станет», — прикинул он в уме, осматривая ребят, и взял одного, державшегося тверже всех.

Из комендатуры Сережу уводили первым.

— Куда вы меня ведете? Я не хочу один! Мы — вместе!

Не обращая внимания, полицейский продолжал выталкивать его к выходу.

— Вон мои сестры, — пробовал схитрить мальчик, указывая на Инну с Наташей.

Мартин грубо толкнул его кулаком в спину и сказал с сильным латышским акцентом:

— Ходи, ходи!

На телегу мальчик сам залезть не мог. Рейнсон, подняв его, укоризненно и немного удивленно сказал:

— А о другой думаль, дурак!

И вот Сережа живет у Рейнсонов.

Два дня его работать не заставляли — слишком уж он ослаб. Только однажды в полдень, младший сын Рейнсона, Петр, парень года на два старше Сережи, провел его по своим полям и показал, где граница их владений. У Рейнсона было 25 гектаров земли, кроме того, пять гектаров он, уже после прихода немцев, успел заарендовать поблизости, да землю двух бедняков, ушедших с Красной Армией, тоже прихватил себе.

— Все это — наша земля, — объяснял Петр, говоривший по-русски почти без акцента. — До самого болота. А вот эта, до кустов, видишь, была Каупиня, теперь тоже наша, 30 пуравиет [1] Пуравиета — мера площади, равна одной трети гектара. . Сюда будешь скот гонять. Да смотри, вон гречиха, а с другой стороны — овес и клевер, не потрави.

Под горкой, куда они спустились, тянулась широкая полоса некошеного луга.

— Это все тоже теперь наше, — с довольным видом продолжал Петр, указывая рукой на низину. — Вон только клин по той стороне, что выкошен, Лацису отрезали… Ну, да нынче у нас травы много! А батька недавно еще 5 пур клеверу за поросенка выменял. Убрать бы! И немцу сдать хватит, и самим можно к зиме еще трех коров прикупить.

Занятый горькими мыслями о матери, о друзьях, с которыми недавно разлучили, Серело плохо слушал Петра. Но последние слова парня как-то неожиданно проникли в его сознание. Он удивленно посмотрел на своего провожатого:

— Еще коров покупать? А зачем вам?

— Как — зачем? — не понял в свою очередь Петр нелепого для него вопроса. — Чтобы больше было!

— А зачем вам больше, у вас и так скота полон двор.

Петр самодовольно ухмыльнулся: замечание нового работника, что у них много скота, понравилось ему.

— Много, а будет еще больше.

— Так ты же сам говорил, что с хозяйством не справляетесь, работать некому!

— Ничего, батька еще работников наймет. Или немцы дадут. Он уже толковал с кем-то.

Ребята перешли по гибкой жердочке небольшой ручеек и стали подниматься по скату овражка.

— Все равно, — недоумевал Сережа, шагая сзади Петра, — ну сам подумай: для чего вам больше, когда у вас и так всего достаточно.

Петр, несколько замедлив шаги, поравнялся с Сережей и, с сожалением глядя на него, как на слабоумного, объяснил:

— Дурак ты! Больше надо, чтоб богаче быть. Вот у нашего швагера [2] Швагер — дальний родственник. до того, как ваши пришли, 300 пуравиет своей земли было, да в аренду наймовал не то… — он задумался, припоминая. — Не помню, сколько… Что-то много! Так у него дом из восьми комнат, оцинкованным железом крытый. Вся постройка каменная, 30 коров держал. Свиней и овец — нету числа. Пять работников сквозь целый год держал. У него в банке сто тысяч лат лежало! Сто тысяч!..

— Видать, добрый жмот… — невольно буркнул Сергей.

— Кто, кто? — настороженно переспросил латыш, не знавший, к счастью, слова «жмот».

Сергей спохватился, что брякнул лишнее: ссориться с Петром не стоило. Он мельком посмотрел на своего провожатого, прикидывая в уме, как бы поуклончивей ответить ему, но, встретив самоуверенный, требовательный взгляд молодого хозяина, обозлился. «Еще унижаться перед ним!» — подумал Сергей и сказал с вызовом:

— Жмотами у нас тех зовут, которым все мало, которые все себе гребут, чтоб больше было.

К его удивлению, это не задело Петра.

— Чтоб больше было — правильно, — мотнул хозяйский сын своей низколобой головой. — Каждый к себе гребет, чтоб разбогатеть, да не каждому богатство в руки идет. Вон, гляди, хутор Лацисов за ручьем, — указал он на ветхую избу с просевшей посередине соломенной крышей. — Рядом с нами живут, а — не одинаково. Им земли нарезано всего пятнадцать пур.

— А семья у них большая? — полюбопытствовал Сергей.

— Двое самих, бабка да пятеро мальцов. Старший — мне ровесник.

— А почему же у них земли так мало, ведь семья у них, выходит, вдвое больше вашей?

Петр подозрительно покосился на Сережу. Только пройдя шагов пятнадцать, он медленно и угрожающе произнес:

— Это ты брось! Это при ваших тут всех равняли. А теперь наш Мартин в полиции, помощником начальника служит. Мы право имеем.

Некоторое время он шагал молча, видимо, подыскивая более убедительные доводы, почему им, Рейнсонам, можно иметь больше земли, чем соседям.

— У Лациса только одна корова осталась. Вторую немцы забрали, да, наверно, скоро и последнюю заберут: Лацисам налог платить нечем. И конь у них только один. Зачем им земли много?

Сережа хотел спросить, почему это v Лациса из двух коров взяли одну и последнюю хотят отнять, а у них, у Рейнсонов, 6 коров, 3 лошади и ничего немцы не взяли. Но, вспомнив, как Петр произнес: «Наш Мартин в полиции служит, он право имеет», решил, что лучше не ввязываться в спор: «Какая может быть справедливость при фашистах!» — подумал он.

Вечером, когда Сережа сидел на ступеньках крыльца и ел длинную и тонкую, как крысиные хвостики, морковь, мимо него несколько раз пробежала Мария, девятилетняя внучка старика Якова Рейнсона. Обычно она смотрела на Сережу со страхом и, встретившись с ним, стремительно уносилась прочь. А сегодня она пробегала мимо него с таким видом, словно хотела и не решалась что-то сказать. Сережа не обращал на нее внимания, пока девочка не назвала его по имени. Он обернулся.

Мария одним васильковым глазом смотрела из-за приоткрытой двери. «Чего еще ей?» — равнодушно подумал он.

— Серкей! — повторила она. — Там — русский, — и показала два пальца.

— Где русский? Кто? — насторожился Сережа, переставая грызть морковь.

Девочка шире приоткрыла дверь и, махнула рукой по направлению к бане.