Валентина Фролова - Падение Херсонеса

Долго прислушивались, — а ну как какой-нибудь неспокойный схоларий выйдет из башни в неурочный час и пойдет по стене? Или того хуже, может, шарят по пространству вблизи стен ополченцы стратига, вон он их сколько вооружил. Червячок страха сосал сердце. Да быть такого не может, что вот только Анастас и Жадберн увидели, как высок холм и как близок он к стене. Схоларии в схолах учились трудному военному искусству. Уж они-то должны были увидеть этот холм… Судьба коварна, любит человеку сразу и дать, и отнять. Дать мысль, отнять жизнь…

Но тихо было в Херсонесе.

Херсонес спал.

Анастас сотворил молитву.

Жадберн вынул из-под плаща свой тяжелый лук. Вставил заготовленную заранее белоперую стрелу с привязанной к ней запиской. Совсем беззвучно не получилось. Загудела и жестко хлопнула тетива всей силой турьей роговины. Заговорщики обмерли. Еще живые — стояли уже мертвые… Но время шло, а в Херсонесе было по-прежнему тихо. Сторожевая башня далеко. Метровой ширины стены звуков не пропускают.

Утром ратник руссов Щерб увидел у ног своих стрелу с привязанной к ней запиской. Безымянные союзники советовали князю перекрыть трубы водовода. Было подробно описано, где искать акведук. Написано, на какой глубине идут трубы.

Что такое стрела? Стрела не меч, не секира-чекан и уж не устрашающий «греческий огонь». Но вот пустила ее рука умелого стрелка Жадберна, и стрела повернула ход истории.

Акведук был встроен в скальный холм, с восточной стороны Корсуни. Находился он не на таком уж большом расстоянии от стен, но был хорошо укрыт в складках местности. Из глубины бил источник. Воду забрали в глиняные трубы. Трубы уложили в рвы и зарыли. Видно, давно зарыли, земля ровно заросла травой. Стороннему человеку такого места никогда не найти. Вода по наклону бежала вниз. В Корсуни стояли огромные цистерны. Из них херсонеситы и брали воду.

Есть рисунок — найти акведук не трудно.

В то утро руссы не знали, кто послал стрелу, но нежданным союзникам обрадовались.

С ужасом увидели херсонеситы: вода в цистернах иссякает. Стратиг клялся: «Ромеи, надо держаться! Идут корабли из Константинополя… Флот идет… Продержаться надо чуть-чуть…»

Сутки ждали.

Двое.

Трое.

Давно отвьюжили зимние штормы. Море было уже спокойное, обманчиво теплое; хоть купайся. Херсонеситы и смотрели в даль морскую с зари до зари. Но насколько хватало глаз — ни одного паруса.

Первыми не выдержали дети. Заплакали.

Замычал, заревел, заблеял скот.

Матери столпились у дома стратига, умоляли:

— Воды! Воды! Хотя бы детям воды!

— Ждать смерти — хуже, чем умереть. Лучше смерть от секиры, чем от жажды.

Подозревали, у стратига есть колодец, а в колодце вода. Да и огромных амфор, в которых можно запасти воду, немало.

А стан варваров стал шумным, веселым, подвижным. Где только они, славяне, раздобыли емкие амфоры? Наполняли их водой, отмывались. То ходили черные от трудов землекопов. А тут у всех лица побелели. Коней отмыли. Принялись мыть все, что покрылось грязью, почернело от копоти. Подымали сосуды высоко и лили воду просто так на землю.

Херсонеситы с бедных западных окраин, где в жалких жилищах селились ремесленники, поняли: умрут; не дождаться им помощи царей. У них не было больших амфор. Во дворах не было старых колодцев. Толпы двинулись к дому стратига.

— Открывай, Игнатий, ворота города! Не все там, за стенами, варвары! На нас крест, на их князе крест!

Пересохшие глотки пылали:

— Воды! Воды!

Стратиг выходил, притворно хрипел:

— Херсонеситы! Ромеи мы или не ромеи? Вспомните, как умирали герои Рима!..

К исходу третьих суток руссы схватили перебежчика. Тот собрался податься в Готские Климаты, уйти подальше от войны. Но, схваченный, рассказал, почему его выпустили из города. Он должен был поднять на Владимира греков из соседних фем: из Киммерии, Лагира, Нифеи и других. Если соседи поддержат Херсонес, стратиг обещает им, что расплатится золотом, серебром. И — рабами. Вон сколько руссов под стенами Херсонеса. Все рабами будут. А что такое богатство? Золото, рабы.

От перебежчика Владимир узнал то, что в общем-то уже знал. Сам он обещан дочери Игнатия. Та потешится несколько дней. (Как потешится-то? Шелковой плеткой стегать будет?) Потом, когда малый флот Корсуни будет готов к отплытию, князя закуют в цепи и увезут в дар царям. Добрыню отдадут Благочестивой августе, Феодоре, императрице. Строптивого Беляя отдадут друнгарию, командующему флотом. Пусть воевода посидит на веслах, погребет, прикованный цепями. Присмиреет. Старого Голуба, знающего языки — логофету, высшему чину, ведающему иностранными делами. Ростиславу, и тому место нашли. Присмотрел мальца какой-то патрикий. Свободным херсонеситам, верным стратигу, обещали рабов раздавать, считая их не по штуке, а меряя весом. Мера веса — медими, 50 килограммов. Потянет раб на медиму — бери целого. Недовес — от другого добавят.

Эта мысль: раздавать рабов по весу — говорил перебежчик, — особенно веселила стратига. Так покупали баранов.

Князь слушал, злой и вдохновенный…

.

И двинулись толпы корсунян к городским воротам.

— Воды! Воды! Воды!

Корсунь молила князя о мире. Только, князь, пусти воду в трубы.

Но стратиг и не думал сдаваться.

На стене пылали дрова под котлами. Расплавленная смола почти кипела в них. Зычным голосом Харон предупредил:

— Кто подойдет к воротам — на того выльем смолу!

Толпа остановилась…

.

— Князь! Хватит терпеть! — сказал Добрыня Владимиру.

.

Руссы взялись за лестницы.

Стратиг, забыв, что ему, измученному как все жаждой, положено хрипеть, зычно командовал на стене:

— Масла не жалеть! Лей, лей масло на дрова.

Масло было из его личных кладовых. Не жалея, его лили на дрова. И они грозно и одушевляюще загорались под котлами. Над расплавленной смолой тянулись косые, отклоняемые ветром, полосы дыма. Чад, чернота, копоть.

Считалось, что Херсонес — свободный город. Что все собираемые налоги остаются тут. Но так считал только плебс, низы. Стратиг-то знал, сколько стоит Херсонесу свобода.

В свое время за свое восхождение в должность избранного народом стратига Игнатий возблагодарил василевса, внеся в Священную казну тысячу пятьсот статеров. Так было заведено в империи. Каждый год из собранных в Херсонесе налогов уплачивал еще по 500 статеров. Так было заведено в империи. С каждым кораблем, приходящим из Константинополя, отправлял Божественным достойный царей донатий — добровольное приношение. Так было заведено в империи. Очень, очень многое зависело от милости василевсов. Чем позволят торговать с Византией? Сколько разрешат привезти соли, рыбы, вина? Что, в какие города метрополии дадут возможность поставлять. Где иметь торговлю?..