Яков Давидзон - Орлята партизанских лесов

— Немцы на рассвете напали на нашу заставу. Кто-то, видно, вывел карательный отряд нам в тыл. Застава погибла. Фашисты захватили аэродром. Потом сурово добавил:

— Нужно во что бы то ни стало выбить немцев. Сами знаете, раненых у нас много. Сегодня должен прилететь самолёт с Большой земли. Аэродром нам нужен, как воздух!

Лес просыпался. Птичье разноголосье навевало ощущение безмятежности, ничто не говорило о том, что в нескольких километрах, в опасной близости от партизанской базы, обосновались фашисты. Никогда раньше не рисковали они проникать так глубоко в лес.

Валя перед выходом осмотрела своих раненых, которых подготовила к отправке в советский тыл. Потом догнала отряд. В ушах ещё звучал тихий голос подорвавшегося партизана-минёра: «Вы уж там… не пожалейте себя… Выбейте фашистов с аэродрома…»

Подрывника Валя знала давно. Весёлый чубатый парень подошёл к ней, когда она растерянно оглядывалась на новом месте. Это было сразу же после прихода в отряд. Тогда вид одетых кто во что горазд людей с охотничьими ружьями, рваные палатки, где даже от дождя не укрыться, убийственно подействовали на девушку.

— Что, подруга дней моих суровых, заскучала? — спросил с лёгкой насмешкой парень. — Меня зовут Фёдором, родом из Корюковки. Слыхала? Нет? — искренне удивился партизан. — Да она на всю Черниговщину известна!

— Я не с Черниговщины, — не слишком мягко ответила Валя, не имея намерения вступать в разговор. — Из Василькова я.

— Где это такой? — спросил Фёдор.

— Под Киевом.

— А, под Киевом, — протянул парень. — Мне так далеко забираться не посчастливилось. Вот в Чернигове аж два раза был… Большой город! Установилось неловкое молчание. Парень, видимо, смущённый, что девушка «из-под самого Киева», не знал, что сказать. И Валя поняла его.

— А вы давно в отряде?

— С первого дня, — обрадовался парень. — Даже не с первого. Ещё когда фронт далеко был, когда только базу закладывали, меня райком комсомола направил в отряд.

— Вы уже били фашистов?

— Ещё как! Да вот только сегодня вернулся с «железки». Эшелон — тютю… Вместо фронта попали фашисты к чёрту в ад.

Они подружились, и Федя, бывший инструктор физкультуры, возвращаясь с задания, рассказывал Вале, как оно прошло. Парень он был честный, успехи свои не раздувал, а неудачи не приукрашивал.

Федю принесли с железной дороги, но мало кто верил, что он выживет. Валя не отходила от него ни днём, ни ночью. Когда подрывник приходил в себя, он видел спокойные Валины глаза и слышал слова, которые придавали ему сил. Но раны были слишком тяжелы, чтобы можно было надеяться поднять Федю на ноги в условиях лагеря. Ему нужна была срочная операция. Его мог спасти лишь настоящий госпиталь. А госпитали, как известно, были далеко, за сотни и сотни километров от затерянной в черниговских лесах крошечной полянки, к которой и направлялись два взвода…Как ни осторожны были партизаны, фашисты их перехитрили: пропустили через свою засаду двух разведчиков, шедших первыми, и открыли внезапный огонь по отряду. Лес наполнился гулким грохотом стрельбы. Рванули гранаты. Партизаны поспешно залегли. Ответный огонь был разрозненный и не причинял немцам вреда.

Валя перевязывала раненых, переползая от дерева к дереву. Пуля сбила с её головы пилотку.

Злость охватила девушку. Она вспоминала беспомощного Фёдора и надежду, светившуюся в его глазах.

Командир взвода пытался поднять бойцов в штыковую атаку, но голос его тонул в грохоте боя. Наступил тот момент, когда никто не мог преодолеть себя и кинуться навстречу пулям. Прижимались к земле даже те партизаны, которых никак нельзя было заподозрить в трусости. Взводный и тот командовал из окопа.

«Да что же это происходит? — подумала Валя. — Нас же перестреляют поодиночке!»

Какая-то сила, что сильнее страха, подняла девушку на ноги.

— Взвод! — крикнула она звенящим голосом. — За мной! Вперёд!

Валя побежала, спотыкаясь на кочках. Она не чувствовала ног, она словно скользила над землёй. Не оглядывалась. Не знала, одна она бежит или все устремились за ней.

Лишь когда её стали обгонять партизаны, она вспомнила о своих обязанностях санитарки…

Немцы не смирились с потерей аэродрома. Два дня длилось упорное сражение. Валю тяжело ранило в шею.

Когда, наконец, партизаны смогли принять самолёт с Большой земли, Валю Проценко отправили в тыл. Почти полгода провела девушка в госпитале. А едва поднявшись на ноги, потребовала, чтобы её забросили в родной отряд. Ей долго отказывали, но она добилась своего.

Валя вернулась в отряд и попала в тот же взвод. Опять операции, зacaды, схватки с врагом. Летом сорок третьего в злынковских лесах, во время прорыва блокады, Проценко снова была ранена, когда выносила из-под огня раненого бойца.

Я был свидетелем того, как героически вела себя эта хрупкая девушка. Она шла наравне со всеми, хотя рана её не закрылась и плечо постоянно кровоточило. А ведь иной раз за ночь приходилось преодолевать по 30–40 километров!

В Чернигове сегодня можно встретить Валентину Яковлевну Проценко. Орденоносец, ветеран войны, бывшая партизанка — желанный гость в школах. Она рассказывает о тех далёких годах, о боевых побратимах, не жалевших жизни во имя сегодняшнего мирного неба.

Я знал, что есть у Васи Коробко заветный блокнотик. Никому его Вася не показывал, потому что в отряде строго-настрого было запрещено вести не только дневники, но всякие записи вообще. «Ты нарушаешь приказ командира», — сказал я ему однажды. «Так ведь и вы, дядя Яша, дневник ведёте», — отвечал Вася. Меня просто в жар бросило — я полагал, что никто и не догадывается о его существовании. «А вы не бойтесь, я никому не скажу», — поспешил успокоить меня Коробко.

Общая тайна ещё больше сблизила нас. Вася, из которого обычно клещами слова не вытащишь, рассказывал мне охотно о своей жизни, мечтах…

Сентябрь выдался тёплым — настоящее бабье лето.

Земля в лесу за ночь успевала остыть, но па еловых ветках да под шинелью спится как дома.

Ночью группа Василия Коробко проделала многокилометровый рейд и дважды пыталась приблизиться к железнодорожному полотну Гомель — Брянск. И дважды их встречали пулемётным огнём и гранатами. Хорошо ещё, что в темноте охрана не могла стрелять прицельно.

— Сегодня прорываться не будем, — с горечью произнёс Коробко, провожая взглядом воинский эшелон. — Не подпустят нас немцы. Ночь напролёт будут ракеты пускать да простреливать всякий подозрительный кустик.