Борис Азбукин - Пять Колодезей

Однако чайки, как назло, не хотели замечать брошенную им приманку. Они суетились поблизости от рыбаков, которые уже вытащили сеть на берег и выбрасывали из мотни рыбью молодь. Там чайки с пронзительным криком носились над самыми волнами, взмывали вверх, падали камнем вниз, хватали добычу и тут же отлетали прочь, глотая ее на лету.

Степа и раньше часто прислушивался к крику чаек и постепенно научился улавливать в их голосах самые различные оттенки. Их крик напоминал то плач ребенка, то мяуканье кошки, то хохот, то жалобный писк. Приветствие друг другу они выражали тихими, низкими воркующими голосами, удивление и неудовольствие — высокими и резкими вскриками.

Шумная и суетливая стая, за которой Степа сейчас следил, состояла преимущественно из черноголовых гуртовиков — небольших, но очень быстрых и вертких средиземноморских чаек. Среди них были и две большие чайки-хохотуньи. Распластав большие белоснежные крылья, они парили по-орлиному, описывая круги. Их не прельщала мелочь вроде хамсы и тюльки, они высматривали себе что-нибудь покрупней. Заметив выброшенного бычка, мартын-хохотун на лету касался крылом волны и взмывал вверх, держа в клюве рыбу.

Время шло. Чайки по-прежнему суетились, кричали без умолку, хохотали, и Степе порой казалось, что они издали подсмеивались над ним. Сидеть одному было скучно, и он пожалел, что нет рядом Любаши и что Пашка с утра ушел с отцом в Камышанку. Степа стал смотреть на ребятишек, которые окружили волокушу и отбирали для себя в торбочки рыбу. И вдруг увидел на берегу Любашу. «Что она делает тут? Уж не меня ли ищет?» — подумал Степа и хотел позвать ее, но в это время резкий крик чайки привлек его внимание.

Одна из птиц отделилась от стаи, пронеслась вдоль берега к байде и, радостно пискнув, закружилась над петлями. Степа замер в ожидании. Петель он не видел, но догадывался, где они, по камню, который лежал рядом с ними у самой воды, и по серебряному блеску тюлек.

Черноголовая чайка сделала несколько кругов. Потом, зайдя от берега навстречу ветру, часто-часто затрепетала крыльями и, подобно жаворонку, повисла в воздухе. Степа не спускал с нее глаз. Вдруг чайка, вскрикнув, отвесно упала и, едва коснувшись воды, тут же взлетела, держа в клюве подхваченную на волне тюльку. Степа перевел дух и проводил ее горящим взглядом.

На крик чайки слетелись другие. И теперь уже целая стайка кружилась над старой байдой, оглашая воздух веселым писком. Вот одна из них тоже повернула навстречу ветру и, часто взмахивая крыльями, остановилась в воздухе, что-то высматривая внизу.

Степа весь напрягся в ожидании. Как долго она стоит на месте и подозрительно присматривается к петле! Неужели заметила проволочку и догадалась о скрытой ловушке? Несколько секунд показались Степе бесконечными. Ну когда же, когда она наконец решится? Степа терял выдержку и терпение.

Но в этот миг он увидел, как чайка бросилась к петле. Схватив тюльку, она рванулась вверх и вдруг упала на песок и судорожно забила крыльями.

Сердце Степы чуть не выпрыгнуло из груди. Он не помнил, как выскочил из-под лодки и в несколько прыжков очутился возле птицы. «Степа! Степа!» — послышался голос. Но он даже не взглянул в ту сторону, откуда его звали.

Чайка била его крыльями по рукам, стараясь выскользнуть, но он крепко прижимал ее к груди. Он чувствовал, как вся она испуганно трепетала под его пальцами.

Это была годовалая средиземноморская чайка с нежным ярко-белым пушком на груди и брюшке, с глянцевито-черной головой и шейкой. Клюв и лапки ее были ярко-красные, словно коралловые, маховые перья — темные, а на кончиках даже черные.

Степа побежал к байде, накинул на птицу сетку и осторожно связал ей ножки. Чайка затихла, испуганно поводя вокруг широко открытыми глазами. Степа начал наново устанавливать петлю. Надо было поймать еще одну чайку или баклана и тогда уже нести их кольцевать.

Послышались шаги. Степа поднял голову и увидел Любашу.

— А я тебя ищу. Где ты все время пропадал?

— Под байдой. А ты что же убежала от Мити?

— Тетя Марфа вернулась с доктором, и я им все-все про тебя и про Митю рассказала. А доктор сказал, что Мите нужен покой и что ему обязательно надо поспать, и дал порошок, — одним духом выпалила Любаша и торжествующе посмотрела на Степу. — Вот видишь, я ж говорила, что никто не позволит ему кольцевать. Вот и вышло по-моему.

Любаша не упустила удобного случая подчеркнуть свою правоту: это чтобы Степа впредь не задавался и не думал, что может делать все, как захочет.

Степа понял — кольцевание по милости Любаши срывалось. Кольца-то у Мити. Не будить же его теперь! Он сердито покосился на девочку и буркнул:

— Ну и пусть.

— Ну и вот, — вызывающе и упрямо произнесла Любаша.

— Ну и ладно.

Обмен этими репликами ничего хорошего не предвещал и обычно служил «вступлением» к крупной ссоре. И зачем она все это сделала? Если бы он знал, что она подстроит ему такую каверзу, то ни за что не позвал бы ее ловить птиц. Степа почти с ненавистью посмотрел на Любашу.

— Небось рада, что все напортила? — вызывающе бросил он. — А еще товарищ называется!

— Конечно, рада. Ведь Митя больной.

— Ну и радуйся. Зато теперь кольцевать не будешь. Сама во всем виновата.

— Нет, буду! — задорно усмехнулась Любаша.

— Чем же ты будешь, если кольца-то у Мити?

— И вовсе не у Мити, а у меня.

— Врешь все, разыгрываешь. Митька тебе не даст… — Степа недоверчиво покосился на нее.

— Ну вот еще, буду я врать. На, возьми! — Любаша бросила на песок перед Степой бычка и затем вынула из кармана платья завернутые в бумагу кольца. — Митя сказал, чтоб ты сам все тут сделал, а потом записал. Это я его упросила, — добавила она как бы между прочим.

— Вот это здорово! Ну и молодчина же ты! — Степа просиял.

Ну как можно на нее сердиться! Она хоть и девчонка, а поступила как самый настоящий парень. Степа положил возле петли Любашиного бычка и засмеялся.

— Значит, теперь вместе ловить и кольцевать будем! — Он схватил Любашу за руку, и они побежали к лодке.

Любаша первая забралась под байду.

— Ой, как тут хорошо, прохладно… — Она подсела к корзине и с любопытством разглядывала притихшую чайку. — Смотри, смотри, какие у нее веки. Точно взял кто-то и красным карандашом обвел вокруг глаз. А головка мягкая-мягкая, совсем как бархат.

Степа представил себе, как он сегодня сам, без Мити, будет кольцевать эту чайку и других, которых он обязательно поймает, и его охватило радостное волнение. И все это благодаря ей, Любаше. Какая же она славная! Он поглядывал на девочку, склонившуюся над чайкой. Короткие светлые волосы ее сползли к виску и открыли маленькое розовое ухо. Степе вдруг захотелось сделать для нее тоже что-нибудь особенное, приятное.