Борис Фрадкин - Пять сотых градуса ниже абсолютного нуля

Вахтер, сидевший в вестибюле института за столиком, перестал читать газету и удивленно воззрился на мальчика, подростка лет пятнадцати, спускающегося по лестнице. Время давно перевалило за полночь и находиться в институте могли только люди со специальными пропусками.

Мальчик выглядел довольно комично. Черный, выгоревший на солнце костюм был ему непомерно велик. Пиджак мешком висел на худых угловатых плечах, из-под рукавов едва выставлялись кончики пальцев. Штанины брюк гармошками лежали на огромных туфлях и волочились по полу, а в воротнике рубашки могли бы разместиться две такие тощие шеи.

Подросток ошалело озирался по сторонам, вцепившись обеими руками в спадающие брюки.

— Эт-то что за новости? — вахтер даже привстал со стула. — Ты откуда взялся? А? И кто, собственно, ты такой, чтобы среди ночи шататься по институту?

— Я не знаю… — мальчик вымученно улыбался. — Вы извините, пожалуйста. Надо мной, наверное, подшутили…

— Я тебе извиню! Я тебе пошучу! — распалялся вахтер. Нашли место для фокусов. Я вот сейчас включу сигнализацию и отправлю тебя куда следует. Пусть там с твоими родителями разбираются, с какой целью ты проник в научное учреждение. Да еще в таком маскараде. Как твоя фамилия, а? Как? Говори громче, не мямли!

— Ошканов я. Ефим Ошканов.

Потянувшись было за телефонной трубкой, чтобы привести свою угрозу в исполнение, вахтер опешил.

— Постой, постой, какой такой Ошканов? Я знаю Ошканова с кафедры низких температур. И тоже Ефима. Ефим Константинович Ошканов. Вместе зимой на Кудяниху ездим, одной пешней лед долбим. Рыбки славно привозим. Но что у него сынок имеется, что-то не припомню… Но вообще-то похож. Очень даже похож. Ну, ладно… Пусть Ефим с тобой разбирается, а я завтра с ним потолкую. Только чего же на тебе отцовский костюм? Как ты в нем по улице пойдешь?

Мальчик, растерянно улыбаясь, молчал.

— Нет, похож, похож, теперь точно вижу. Даже родинка под глазом. А может, тебя мальчишки обидели?

Так и не получив ответа, вахтер в сердцах махнул рукой.

— Ладно, беги, давай. Время позднее, никто тебя разглядывать не станет, — вахтер щелкнул ключом, отпирая двери вестибюля. — А завтра жди бани.

Закрыв за мальчиком двери, вахтер уже пожалел, что отпустил его. Что-то тут было не так. Если в том, что мальчик в такое позднее время оказался в институте, уже заключалось обстоятельство чрезвычайное, то еще удивительнее было, что на мальчишке оказался костюм с плеча очень известного вахтеру человека.

На всякий случай вахтер поднялся по лестнице, заглянул в один коридор, в другой… Свет выключен, ни души. И только спустившись в полуподвальное помещение, где находилась лаборатория кафедры низких температур, он замер, прислушиваясь. Ему почудилось, что за закрытыми дверями лаборатории гудит трансформатор. Но открывать двери он не решился.

Мальчик замер на бетонных ступенях института. Он узнал Майскую площадь, через которую по праздникам проходили колонны демонстрантов. Вон и знакомые облицованные розовым мрамором трибуны. Только… только, что это за ступени под его ногами? И откуда взялось это огромное здание, из которого он вышел? Повернув голову, при неверном свете фонарей Ефим разобрал на мраморной дощечке: "Институт электромашиностроения".

Ефим точно знал, что в их городе такого института нет! А на этом месте должно было стоять трехэтажное "Бюро путешествий и экскурсий", в которое он не раз наведывался по поручению классной руководительницы.

Может, это другая площадь?

Однако вон на углу стоит старинный каменный особняк в два этажа. Этому особняку более трехсот лет и его построил известный уральский рудознатец из редчайшего уральского камня. Без упоминания об этом особняке нельзя рассказывать историю города.

Значит, площадь та самая.

Но откуда взялось высотное здание рядом с особняком? Из одного стекла и бетона, оно в ночи казалось необычайно ажурным, и шпиль его уходил в ночное небо на необыкновенную высоту, сливаясь со звездами.

Что-то произошло в окружающем Ефима мире. Случилось что-то необъяснимое за тот короткий промежуток небытия, в течение которого он был кем-то и непонятно для чего перенесен в незнакомое здание Института электромашиностроения. У мальчика была отличная память, он помнил всю свою жизнь до последнего дня. Но тщетно старался он восстановить в своей памяти события, которые привели его в странное здание института. Ему стало страшно, как это случается в предчувствии надвигающейся беды. Страх заставил его торопливо сбежать с бетонных ступеней и устремиться в аллею, ведущую в сторону его дома.

На аллее ни души. И только на ближайшей скамейке Ефим вдруг различил одинокую женскую фигуру. Сжавшись и оцепенев в неподвижности, пожилая женщина остановившимися глазами наблюдала за его приближением. На ее лице, скупо освещенном уличными фонарями, застыло выражение ужаса. Ефиму показалось, что женщина сейчас не выдержит и закричит. Не понимая, почему он внушает ей такой страх, Ефим поспешил оставить женщину позади. Он побежал, поминутно наступая на волочащиеся по асфальту штанины и рискуя растянуться.

Он бежал, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть, как родной его город становится вдруг неузнаваемо чужим, открывая его глазам то неведомую площадь с подземными переходами (о которых все в городе только мечтали!), то ансамбли зданий удивительной архитектуры, то фонтаны с цветниками, оказавшиеся здесь волею какого-то необъяснимого чуда.

Свернув за угол, мальчик вскрикнул от радости — он увидел свой дом! Он узнал бы его среди тысяч подобных домов по тем неуловимым признакам, которые, если и захочешь, не опишешь и которые впитываются в человеческую душу с годами. А Ефим как-никак прожил в этом доме все свои пятнадцать лет. Вон из того подъезда мать вывозила его в детской коляске, выводила за руку в садик, провожала в школу…

Здесь спасение!

Подле отца и матери он избавится от одуряющего страха перед неведомым и необъяснимым, похожим на нелепый сон, на горячечный бред.

Поддернув как можно выше проклятые спадающие брюки, которые тоже оказались на нем самым необъяснимым образом, Ефим взбежал по знакомой лестнице на четвертый этаж. Вот она родная спасительная дверь! Мальчик протянул руку к кнопке звонка… и отдернул ее, словно уколол палец об иголку.

Кнопка была не та!

Вместо привычной беленькой и кругленькой, уже пожелтевшей от времени, на стене поблескивала вызывающе чужая зеленая кнопка прямоугольной формы. Нет, ошибки не было. И номер квартиры, и порыжевшая от прикосновения рук никелированная ручка, и замочная скважина, и многие другие приметы не могли обмануть Ефима.