Анатолий Максимов - Чудаки с Улики. Зимние птицы

Теперь Валдай не отрывался далеко от лодки. Нине казалось, слишком медленно он греб, и взялась помогать ему ладонями.

Егерь захотел показать гостям поселение цапель. Он подтянул оморочку на косу и первым зашагал краем релки, ступая не по-стариковски мягко и легко.

По склону релки зацвел шиповник, пионы; ландыш, как первым снегом, застилал землю. Нина рвала цветы обеими руками, ей и ландышей и пионов надо, и не знала, каким цветам отдать предпочтение.

— Утята! — воскликнула она и подняла над головой желтосерого утенка. Он вытягивал шею, свистел и сучил розовыми лапками. — Да тут их много! — кричала Нина.

Нашла она гнездо утки-белобочки, так объяснил гостям Валдай. На яйцах сидели четыре утенка, один другого меньше, грустно посматривая на людей. Эти утята — няньки. Они, как старшие ребятишки, нянчат младших. Снесет одно-два яйца утка и садится парить, через несколько дней еще снесет… Как только появляются на свет первые утята, утка-мать беззаботно где-то летает и плавает, а первенцы терпеливо допаривают остальных утят; потом они вместе покидают гнездо — идут к воде лесенкой: впереди старший, а замыкает шествие самый крохотный.

Утята-белобочки сидели в гнезде горемыками. Разве не обидно им! Другие-то вон уже плавают и гоняются за комарами, а им еще неизвестно сколько придется высиживать своих братьев.

— Бедняжки! — посочувствовала птенцам Нина, погладила каждого утенка.

Валдай шел впереди Нины, выбирал для нее места, где поменьше кочек и кустов. И думал в это время старый егерь: на другом краю страны есть и его взрослые внучки и правнучки… Не помнит он, когда и держал на руках ребенка. До войны промышлял зверя в тайге, после войны вернулся домой — и опять в кедрачи. Так и выросли ребятишки с покойной женой. Где теперь дети, не знает Валдай.

А ведь для них он, в зной и холод, бережет Великую равнину с ее зверями и птицами. Исчезни на земле люди, тогда кому понадобятся лоси и медведи, белки да соболи, кто их видеть будет, кто им порадуется?.. Человек прославляет землю, леса, зверей и всяких букашек. Без человека мир и природа сгинут, так про себя рассуждал Валдай. Теперь Нину с Гошей ведет он, чтоб показать им поселение цапель. А минует время, их дети так же придут весной на Великую равнину. И вечно живой будет равнина…

Среди мари торчали сухие лиственницы, на вершинах ворохами хвороста громоздились гнезда. Сизо-серые цапли молча кружились, изредка взмахивая медлительными крыльями; шеи сложены вдвое, непримиримо торчат клювы, палками вытянуты длинные ноги. Встанут цапли на гнезда и стоят бесконечно долго, словно окаменевшее, торчат сизыми столбиками на высыхающем озере. Возле цапель снуют кулики, бекасы, плещутся утки, а цапли стоят себе неприступно гордые; если какая и шагнет раз-другой — шагнет так, словно кому-то великое одолжение сделает.

— Цапли-то небо слушают, — сказал художник.

— Пожалуй, верно, — согласился с ним Валдай, — поди, что-то слышат и понимают.

— А вы не знаете сказку про цапель? — спросил у спутников художник.

Может, знали, может, и нет, не мешает послушать. Супруги сели на пригорок, Валдай потоптался, огляделся и не сел — стоял в белом, смахивая на громадную цаплю. Вот сказка художника.

Однажды решили цапли, что звери и птицы живут не так, как надо бы. Бегемоты и носороги, например, круглый год сопят да валяются в болоте, потому неряшливые и жирные; и зачем оленю таскать на голове целый куст рогов, хватило бы ему одной пики; медведю без пользы когтистые лапищи — десяток муравьев слопает, а тысячу раздавит, проглотит горстку ягод, а вытопчет всю марь… Словом, повсюду цапли видели непорядок и распущенность. Задумали они по-своему переделать мир лесов, полей и лугов.

Надели цапли мундиры стального цвета, ссутулились, нахохлились для солидности и отправились по зверям и птицам: строптивых запугивали землетрясением, ледниковым холодом. От долгой ходьбы ноги у цапель стали голенастыми, клювы — длинными, потому что цапли совали клювы в каждую норку и гнездо, покраснели у них носы от злости. Звери и птицы жили кому как нравилось, не боялись они конца света и грозы небесной. Тогда цапли сговорились — не замечать земных тварей, молчать во веки веков. С тех пор они селятся на пустынной мари, часами простаивают на отмелях в глубокомысленных позах. В полете кажутся загадочными.

— И на самом деле, в цаплях что-то есть жуткое, — задумчиво сказала Нина, наблюдая за молчаливым полетом великанов.

— Цапель надо наблюдать на утренней заре или в сумерках, — сказал Валдай. — Мудрые, житейские мысли приходят в голову.

Гоша скучно глядел на птиц, сказку художника он выслушал с усмешкой и первым подался к берегу.

Мимо угодья бобров не проедешь. У самого берега низко посечен молодой тальник, обглодана осинка; на иле и мокром песке перепончатые следы, похожие на утиные, но с отпечатками медвежьих когтей: бобры наторили куда-то в кусты тропу и до глянца налоснили ее широкими хвостами. Валдай не поленился вылезти из оморочки, чтобы проверить, куда же ведет тропа. За густым тальником, во впадине, он увидел залив, сплошь захламленный плавнями; рассекая плавни, на другую сторону залива тянулась светлая полоска воды.

Пока Валдай ходил по кустам, Нина сидела в оморочке, не спуская глаз с когтистых перепончатых следов… Шумит, порхает птичья мелюзга, Нина не слышит Валдая, и мужчины отстали на лодке… Алкан дремлет в носу оморочки, изредка открывая хитроватый глаз.

— Дедушка! Где ты? — кричит Нина.

— Ну, тут я, кого испужалась! — подает голос из кустов Валдай. — Верно, следы у бобров страшноватые, а бобры-то спокойный народец. Скоро и плотина ихняя будет.

И опять похлюпывают лопасти весла, легонько покачивается оморочка, огибает кривун за кривуном. В некоторых местах так близко сходятся берега, что тальники и черемуха с обоих берегов сплелись ветками, и оморочка проплывает в сумрачном коридоре.

Видеть впервые поваленные деревья толщиной в обхват жутковато. Наворочены осины как попало, нависли друг на дружке, полопались при падении вдоль стволов, торчат высокие пни, обточенные конусом. Осины до самых макушек обструганы, как стамесками, порезаны на поленья. Около лесоповала в нескольких местах срыт крутояр. Он вытоптан, залоснен, на берегу валяются поленья, сучки. Так и кажется Нине, что на релке поработали не кроткие зверьки, а побывали рабочие леспромхоза с тягачами и автопилами.

— Эвон и хозяин стоит, — Валдай показывал веслом в пырейник.

Там на задних лапах стоял черный зверь, немного поменьше белогрудого медведя, и держал в обнимку полено. Увидев оморочку с людьми, бобер угрожающе зафыркал — крик его что-то среднее между рычанием и верещанием — да как швырнет с крутизны свое полено! Потом исчез в траве, и Нина услышала из-за бугорка хлюпанье: вероятно, зверь уплывал заливом.