Канни Мёллер - Я - Янис

Мне пришлось настроить резкость. Глаза ведь у людей разные. Даже если люди друг другу нравятся. Тем временем он встал позади меня и сцепил руки вокруг, как я прежде. Хотя я и не говорила, что у меня кружится голова. Я наклонилась назад, чтобы разглядеть спутник, и спиной почувствовала пуговицы на его куртке.

— Видишь? — прошептал он.

— М-м-м, — ответила я.

— Выше, — он поднял бинокль и замер, не расцепляя рук. Я почувствовала, как одна коснулась моей щеки.

Наконец, мы сели. Стоять дальше было тяжело. Когда обнимаешься, нужна дополнительная опора. Чтобы тяга у края пропасти не подхватила и не унесла. Обнимая Линуса, легко утратить контроль над собой, глядишь — и голова закружилась, и ты пропал. Можно просто улететь, как на ракете. Или как из катапульты. Короче говоря, дело рискованное.

Перед сном было о чем подумать. Во-первых, о Линусе и бинокле. Во-вторых… тоже о Линусе. Без бинокля. Например, о том, что он такой… прекрасный, в тысячной степени.

Зак говорит, что добрые девчонки всегда некрасивые. Что это главное правило. Но к Линусу это не подходит. Он, конечно, и не девчонка. Но мне кажется, что Зак вообще неправ. Наконец-то я поняла, что мой брат во многом неправ. Раньше я думала, что он знает все. Про саблезубых тигров, самолеты и смерть. И, конечно, про всякие другие вещи, которые не начинаются на «с». Но он, кажется, ничего не понимает в том, что действительно важно. Как бы он, например, описал меня, если бы его попросили? Сказал бы, что я…

Добрая уродка? (по носу сковородкой)

Или:

Красивая, но псих? (согласна, снова стих)

Или, хуже всего:

Что виду меня идиотский и что Я ИДИОТКА И ЕСТЬ!

Просто крабовая палочка, вот и все.

Я уже выключила свет, как вдруг вспомнила, что нужно приоткрыть окно, и спрыгнула на пол. Последний раз — самый последний! — я помогаю Заку. Наверное, из-за того, что вокруг было так темно, я заметила, как за качелями развевается подол ночной рубашки. А внутри рубашки — длинная худая старуха.

Если ей захотелось потанцевать — то почему не в своей квартире? Если кто-нибудь ее увидит, то подумают, что она сошла с ума!

Я полезла в окно — иначе пришлось бы разбудить маму. И уж поверьте, это был первый и последний раз! А если водосточная груба сломается, пока ты по ней спускаешься? Чтобы переломать себе кучу всего, второго этажа вполне достаточно.

Я опустилась — в целости и сохранности — на землю, а водосточная труба осталась на месте.

Подойдя ближе, я услышала, как Глория поет, расхаживая в ночной рубашке. Я хотела сразу же сказать ей, чтобы она немедленно шла домой, иначе простудится, а то и соседи вызовут скорую, чтобы сумасшедшую старуху поскорее забрали в психушку.

А потом я увидела, почему она так странно двигается и кажется еще выше, чем обычно. Она находилась в воздухе. Глория натянула веревку между качелями и лазалкой и танцевала прямо на ней! Поверх белой ночной рубашки она надела розовую кофту, а на голову — ту старую коричневую шляпу с пером. Она напевала грустную мелодию и держала в руках раскрытый зонтик.

Мне, скажу честно, понравилось то, что она делает — не каждый день видишь людей, которые танцуют на канате. На Глории была пара старомодных кед и серые шерстяные носки. Хотя канат провисал и раскачивался, она двигалась довольно уверенно. Только добравшись до лазалки, Глория заметила меня. Она красиво вскочила на перекладину, и я зааплодировала.

— Достаточно один раз научиться и… — радостно сказала она. Не знаю точно, что она имела в виду. Может быть, что если уж научилась танцевать на канате, то не забудешь никогда.

— Научить тебя? — спросила она и улыбнулась.

— Да-а… Хотя сегодня холодновато. — В свете звезд тонкие губы Глории казались совсем синими. — Давно ты на улице? — спросила я.

— Ну, давно или недавно… а что?

— Можешь заболеть.

— Заболеть? Я? Мы же завтра идем в цирк!

И она так же красиво вскочила обратно на канат, чтобы прошествовать обратно к качелям. Над головой она держала зонтик, хотя дождя не было, — наверное, просто для равновесия.

Неподалеку возникли чьи-то тени. Кажется, я услышала смех Адидаса. Если они еще не увидели Глорию, то вот-вот увидят. Одна из теней была похожа на моего брата.

— Глория! — прошептала я. — Нам надо домой, быстрее!

Ни с того, ни с сего бросать тренировку и сломя голову бежать прочь — это было не в ее стиле. Она медленно спустилась на землю, и я кивнула в сторону компании, которая приближалась к нам.

— Ты их боишься? — спросила она, удивленно взглянув на меня.

— Ну, пойдем! — прошептала я, потянув за подол, чтобы она пошла за мной.

— Веревка! — сказала она. — Надо забрать веревку!

— Я принесу ее потом! Обещаю! Главное, пойдем домой!

Но она заупрямилась и стала развязывать узлы. В темноте это было не так-то легко.

— Зырь, старуха гуляет в ночной рубашке! — это был голос Адидаса, тут же раздалось и его обычное ржание, как будто записанное на кассету.

Я поняла — скрываться поздно.

— Зырь, сеструха Зака! У вас чё, вечеринка в пижамах?

Сестра Линуса ткнула пальцем в мою сторону, а потом схватилась за живот и согнулась пополам.

Зак сбежал. Я посмотрела на наше окно — он как раз перелезал через перила балкона. Он удрал! На секунду мне показалось, что он шагнет в воздух и полетит на асфальт. Когда Зак скрылся в окне, я обнаружила, что Адидас разговаривает с Глорией.

Он спрашивал, ее ли веревка.

Глория ответила, что веревка ее, очень хорошая и дорогая, и что она долго ее искала.

— Старухам веревки не нужны, — сказал Адидас и достал нож. Одним махом он срезал веревку прямо под узлом.

Потом бросился ко второму узлу, нож сверкнул, Глория закричала — и вот он отрезал второй конец. Теперь с двух сторон болтались жалкие обрезки.

— Не трогай мою веревку! Она моя!

Голос Глории прозвучал глухо, она наклонилась, чтобы подобрать то, что осталось от ее каната. Но Адидас тут же подскочил к ней, и его ботинки оказались прямо у рук Глории.

Я бросилась к ней, схватила за руку и потащила за собой к подъезду. Нож сверкнул два раза, я не хотела, чтобы он сверкнул третий.

Когда мы добрались до квартиры Глории, она плакала. Я сходила на кухню и поставила чайник. Потом помогла Глории улечься в постель. Но сначала я надела на нее еще одну большую кофту прямо поверх розовой. А поверх одеяла постелила еще два пледа. Но Глория все равно дрожала так, что вся постель тряслась, как центрифуга.

— Выпей еще чаю, — сказала я и протянула ей кружку.

— Тебе надо согреться.