Канни Мёллер - Я - Янис

Сегодня ночью я буду спать в цирковом вагончике.

Альфред встретил меня на вокзале. Когда он услышал, что произошло, лицо у него стало очень серьезное.

— Старые артисты часто умирают одни, — сказал он.

— Глория слишком долго была одна. Хотя под конец у нее появилась ты. Ей повезло.

Странно сидеть здесь. Трудно сосредоточиться на номере. Акробаты уже выступили, а я почти не видела. Взгляд все время скользит вверх, под голубой купол. Как будто ищет кого-то. Как будто я верю, что кто-то парит невидимкой между канатами и штагами. Та, кому больше не нужно тело. Та, что наслаждается невесомостью и проворством ласточки. Может быть, на небесах есть и лимонные карамельки.

Альфред хлопает своими башмаками и ударяет опору, так что часть шатра повисает над нами, как сдувшийся шар. Я не кричу, как другие. Я же знаю, что купол — двойной, и весь шатер упасть не может. Я жду, кого Альфред выберет из публики. Он указывает, и я замираю — неужели меня? Но рыжий мальчишка, сидящий рядом со мной, издает радостный вопль и пробирается к арене.

Это было смешно. Мальчишка полностью поверил, что именно он снова поднял купол.

Альфред снял его с плеч, мальчик поклонился и покраснел, когда публика зааплодировала. Он с геройским видом уселся на свое прежнее место рядом со мной.

— Видела? — сказал он.

— Хорошо сработано, — отозвалась я.

— Так страшно было стоять у него на плечах! Кто не умеет держать равновесие, точно упадет…

— Ладно, — сказала я. — Только помолчи!

Он умолк до антракта.

— Тебе обидно стало, да? — ухмыльнулся он. — Ты думала, он тебя выбрал, да?

Сначала я подумала, что мое внимание привлекла птица под куполом. А потом я увидела, что это Глория. Счастливая. Я несколько раз смогла разглядеть ее улыбающееся лицо. Кажется, она хотела, чтобы я ее простила.

— За что, Глория?

— За то, что под конец я была такой мой.

— Мама говорит, что от шока человек может измениться.

— Ну а теперь шок прошел.

— Хорошо.

— Ты же придешь на мои похороны? Не побоишься?

— Конечно. Не буду же я бояться тебя только потому, что ты умерла!

— Я хотела бы, чтобы на похоронах играла цирковая музыка — если можно.

— Попробую устроить.

— Спасибо.

После антракта Альфред выехал на моем старом красном «Крещенде». Глория под куполом светилась, как прожектор.

— Ну, ну, — сказал Альфред и погладил велосипед по седлу. И оно покрутилось из стороны в сторону — упрямо и самоуверенно. Тогда Альфред протянул кусочек сахара, который велосипед каким-то образом проглотил. Даже отрыжку было слышно.

— Фу! Рыгать некрасиво! — Альфред погрозил пальцем. Тогда велосипед рыгнул еще раз.

А потом велик вдруг сам поехал вверх по доске. Альфред побежал вдоль доски и поймал велосипед в объятья, когда тот добрался до конца и упал. Альфред стал укачивать его, как плачущего ребенка, напевал и приговаривал. Но велосипед все шалил, и тогда Альфред шлепнул его по заднему колесу. Тогда велосипед подскочил, так что Альфреду пришлось нестись через всю арену и ловить его на другом конце. Послышался смех: может быть, смеялся велосипед, а может, кто-то под куполом.

В антракте мой рыжий сосед раздобыл еще сахарной ваты. Она свисала с подбородка липкой бородой.

— Это тот же дяденька! Я стоял у него на плечах!

— Заткнись! — прошипела я, и мальчишка с перепугу проглотил половину своей ваты.

Номер закончился тем, что велосипед стал хвалиться и притворяться, что все делал сам — ведь Альфред просто разъезжал верхом на нем. В ответ Альфред подмигнул публике и погладил велосипед по седлу. Тогда звонок на руле стал вызванивать целую мелодию, и оба протанцевали к выходу.

Я сидела на табурете в вагончике Альфреда и смотрела, как он смывает грим. Красная, черная и белая краска оставалась на бумажных салфетках, и через некоторое время из зеркала смотрело его обычное лицо.

— Какой хороший номер, — сказала я.

Он засмеялся.

— Это велосипед хороший. А я делаю, что могу.

Я посмотрела на его отражение в зеркале — непонятно, что он имеет в виду.

— Что ты будешь делать все лето? — спросил Альфред.

Я пожала плечами.

— Послезавтра пойду на похороны Глории.

— Может, потом поработаешь у нас в цирке? Нам нужен еще один человек для ухода за животными.

— Но… — запнулась я. — Я никогда не ухаживала за животными. Кроме кота Глории, конечно.

— Мари и Софи тебя научат. Это, кстати, мои дочки.

— Но… — снова запнулась я, не зная, о чем спросить в первую очередь.

— Я говорил с директором, — сказал Альфред. — Первая неделя будет испытательным сроком. Если тебе понравится и ты поладишь с верблюдом, можешь ездить с нами до конца гастролей. Платить тебе много не будут, тебе ведь мало лет. Но на карманные расходы хватит. И, конечно, жить ты можешь с Софи и Мари.

Ничего лучше себе и представить было нельзя, и все же это было невозможно.

— Я украла у тебя деньги, — сказала я.

Альфред посмотрел на меня.

— Не сейчас. Раньше.

Альфред медленно закрутил крышку банки с кремом для снятия грима. Потом кивнул.

— Я заметил в тот же день. Что в бумажнике не хватает пятисотки.

— У моего брата неприятности.

Я пыталась говорить твердым голосом, но получалось не очень.

— Ты украла ради брата?

Взгляд Альфреда жег меня.

— Может быть, я отработаю летом?

— А ты помнишь, как я хотел купить твой велосипед?

Я кивнула.

— Ты так испугалась при виде моего бумажника. И не хотела брать денег за велосипед. Тогда я понял, что это ты. Но велосипед твой стоит многого! Так что мы в расчете.

Он протянул мне пятерню.

— Тебе не придется копаться в верблюжьем навозе только из-за этого, — продолжил он. — Стряхни с себя эту вину, Янис. Надо уметь прощаться с тем, что прошло.

Женщина в черном костюме сказала, что выбор музыки очень необычный и предложила подумать еще раз. Но этого не требовалось. Альфред дал мне название пластинки с цирковой музыкой, и я ее уже купила.

Женщина в костюме вертела в руках пластинку, как будто та была обжигающе горячей.

— А потом, в конце, нужно включить старый магнитофон.

— Что включить?

— То, что нравилось Глории. В этой часовне хорошая стереосистема?

Женщина вздохнула и сказала, что магнитофон надо будет принести заранее.

— Ну что ж, — заключила она. — Ну что ж, сделаем так.

Когда я выходила, мне показалось, что где-то в воздухе раздался смех. А может, это были ласточки.

Мы с мамой и Заком поднимались по ступеням часовни, шел дождь. Я удивилась, что Зак пошел с нами — он же совсем не знал Глорию.