Николай Печерский - Восемьдесят восемь дорог

Я развернул записку. Крупными буквами, как пишут первоклассники или люди, которые редко берутся за перо, было написано:

«Дорогой Саша!

Приходи ко мне в девять часов. У меня будут все Давлятовы. Мы тебя ждем.

Твой Ахад Давлятов».

Я посмотрел на часы. Без двадцати девять. Надо торопиться.

— Станови-и-сь! — крикнул я.

Отпихивая друг друга локтями и наступая на ноги, ребята побежали строиться. Минута, другая и на лужайке, изгибаясь длинной змейкой и задрав головы кверху, выстроилось все мое войско.

— По порядку номеров рассчитайсь!

После поверки оказалось всех сто восемь человек. Я разбил роту на четыре взвода по двадцать семь человек, выбрал командиров и рассказал ребятам, что делать. Во-первых, поговорить с хлопкоробами и пастухами, которые живут возле Конгурта, а во-вторых, не торопиться. Не надеяться на свою память и все записывать. Если будут важные сведения, надо немедленно мчаться сюда и докладывать ответственному дежурному Олиму Турдывалиеву.

Олим услышал слово «ответственный» и сразу скис. Олим не мыслил себя без общества. Даже ночью он ложился поближе к людям и яркому свету. Если места такого не оказывалось, Олим включал репродуктор и только тогда засыпал. Но я не хотел делать Олиму никаких поблажек. Довольно!

Лужайка опустела. Ушла даже Гранка. Сначала она увязалась за Муслимой, которая прикармливала ее утром бычками в томате, потом перебежала во взвод Игната, потом вдруг опомнилась и, хлопая длинными тряпочными ушами, помчалась за своим другом Алибекниязходжа-заде.

Я без труда нашел двор, где жил Ахад Давлятов. В центре рос тутовник. А под тутовником стоял длинный стол с темными растрескавшимися досками. За столом вкруговую сидели люди. Был тут и Ахад Давлятов. Он поздоровался со мной и, указывая взглядом на своих гостей, сказал:

— Это Давлятовы. Они ждут тебя. Знакомься.

Я подавал по очереди каждому сидящему руку, а Давлятовы называли свое имя. Были тут и Юлдаши, и Гафуры, и даже два Ашура. Но это были не те Ашуры, которых мы разыскивали. Даже не родственники.

— Один Давлятов знает вашего Ашура, — сказал Ахмед. — Этого Давлятова зовут Гафур. Он тебе сам расскажет. Слушай.

С места поднялся Гафур. Это был совсем старый человек. Он весь зарос курчавыми серебряными волосами. Даже глаза выглядывали откуда-то издалека, будто из леса. Но голос у Гафура был еще крепкий и внятный.

— У меня есть двоюродный брат Юсуп Маджидов, — сказал Гафур. — У этого двоюродного брата, пусть живет он долго и достойно, есть дядя Абдулла Юсупов, у дяди есть сестра Бибинор, а у этой сестры есть сын Давлят. Я понятно говорю, рафик Нечаев?

— Понятно…

— Хорошо. Тогда слушай дальше. У этого Давлятова, пусть живет сто лет, тоже есть сын. Зовут его Ашур. Теперь ты все понял, рафик Нечаев?

— Понял, рафик Давлятов… Где тот Ашур?

— Не знаю. Ей-богу, не знаю. Раньше он жил с отцом в Кулябе, потом переехал в какой-то кишлак, потом, ты это сам знаешь, он ушел на войну. Я Ашура никогда не видел. Но ты не сомневайся. Это тот самый Ашур, которого вы ищете. У Ашура есть русский ошна, пусть он живет сто лет и больше. Мне рассказывал об этом двоюродный брат Юсуп Маджидов, у которого есть дядя Абдулла Юсупов, у которого сестра Бибинор, у которой сын Давлят. Когда Юсупа Маджидова вызвали в Москву на выставку, он по дороге заезжал ко мне и все рассказывал. Я понятно говорю, рафик Нечаев?

— Понятно, рафик Давлятов… Когда приезжал к вам достойный Юсуп Маджидов?

Давлятов нахмурил брови. От этого лицо у него как-то сразу помрачнело. Гафур Давлятов думал минут пять, загибая на руках пальцы. Потом сказал:

— Десять лет назад… нет, рафик Нечаев, одиннадцать. Но это бара-бир, то есть все равно. Вам надо идти по Кызыл-су до самого Куляба. Понимаешь? Там вы найдете моего двоюродного брата Юсупа Маджидова. Он расскажет про своего дядю Абдуллу Юсупова, у которого есть сестра Бибинор. У Бибинор есть сын Давлят, а у этого Давлята сын Ашур. Разыскать их нетрудно. Давлятовых в Кулябе все знают. Я понятно говорю, рафик Нечаев?

После старого Давлятова говорили другие Давлятовы. Они рассказывали про дорогу, по которой нам идти, про тугай, где тухлая сточная вода и вредный малярийный комар, про все, что надо знать путнику в незнакомой стороне. Каждый называл своих родственников и просто хороших людей, которые, безусловно, пригодятся нам в пути. Я не успевал записывать этих бесчисленных Кахаровых, Усмановых и Бадырбековых в тетрадку.

Больше всего друзей и знакомых оказалось у кузнеца Ахада Давлятова. Много джигитов приводило своих скакунов к сумрачной кузнице с красным огоньком горна в глубине. Ахад ковал лошадей на совесть. Даже лошадям были по душе эти блестящие, приколоченные цепкими железными уналями подковы. Покидая кузнечный двор, они картинно подымали сухие, изогнутые в коленях ноги и фыркали от удовольствия: черт возьми, до чего же хороши эти подковы!

Я выслушал все советы, переписал в тетрадку все фамилии и стал прощаться с Давлятовыми.

— Хайр, рафикон!

— Хайр, рафик Нечаев!

Ахад Давлятов пошел провожать меня. Возле калитки он остановился и взял меня за руку повыше локтя.

— Слушай, Саша, а у тебя деньги есть?

— Конечно!

— Не врешь?

— Нет, не вру.

Давлятов подозрительно посмотрел на меня, прищурив глаз, потом сказал:

— Хорошо. До свиданья.

Я шел по улицам Конгурта, нахмурив брови. Где же все-таки достать эти проклятые деньги? Можно пойти в райком комсомола. Там наскребут немного. Но идти туда мне было стыдно. Только что выехали из Душанбе и уже сели на мель. Нет, лучше придумать что-нибудь другое. Можно, например, продать что-нибудь с себя и покрыть дефицит в нашем бюджете. Лучше всего продать часы. Стоили они тридцать рублей и были почти совсем новые. Дома в шкатулке у меня даже лежала гарантия.

А потом я напишу письмо маме. Она вышлет деньги. Я скопил немного на новый костюм. Теперь я вижу — он мне не нужен. Настоящие журналисты не думают о тряпках. Им важно, чтобы был табак и полтинник на обед. Такой Расул Расулович. Он редактор, но все равно носит простые брюки в полосочку, клетчатый пиджак и рубашку с большими белыми пуговицами. Я тоже буду таким. А костюм — к черту!

Скупочный пункт долго искать не пришлось. Он помещался в фанерной будке. В одной половине стучал молотком сапожник, а в другой сидел возле стойки тощий человек с золотым зубом во рту.

Он открыл скальпелем мои часы, приложил к уху и покачал головой.

— Сломалась ось маятника, — сказал он. — Могу дать только десять рублей.

Я согласился. Десять рублей для меня сейчас целое состояние. Я зажал десятирублевку в кулаке и помчался в лагерь. Второй час был на исходе. Скоро должны появиться мои ребята.