Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

— И-ик-истинно та-ак! — икнув, подтвердил брат Бонифаций.

— Tectemonium paupermatic, как вы говорите, — улыбнулся Тимоха Смеян. Видно было, что и латынь он хорошо знает.

— А? — смешно вытаращил совсем уже косые глаза брат Игнаций.

— Хи-хи-хи! — мелко засмеялся брат Бонифаций, тряся своими отвислыми щеками. — Брат Игнаций натестемонился до… чертиков. Хи-хи-хи-хи-хи!

К брату Бонифацию вдруг неожиданно вернулась ловкость, он сунул руку в карман брата Игнация и выхватил оттуда кошелек:

— А это что такое, брат? Чьи это денежки, я вас спрашиваю?

— Как вы смеете, брат, лазить по чужим карманам? — как гусак, вытянул шею брат Игнаций. — Вы, брат, свинья!

— Это не я, а вы, брат, свинья! — вытаращил пучеглазые глаза брат Бонифаций. — Свинья и вор. Потому что это же кошелек брата Амброзия, что пропал у него сегодня утром.

— Это мой кошелек! У меня всегда был точно такой, как у брата Амброзия! Это могут подтвердить все братья.

— Правильно! Вот он! — торжествующе воскликнул брат Бонифаций, выхватывая из другого кармана брата Игнация другой, абсолютно похожий кошелек.

— У-у! Пантофля! — прохрипел брат Игнаций и пнул брата Бонифация.

— Гусак! — И брат Бонифаций в свою очередь пнул брата Игнация.

— Жаба старая!

— Голозубый череп!

— Чтобы ты удавился!

— Чтобы ты лопнул!

Выкрикивая проклятия и ругань, братья-доминикане то и дело били друг друга в грудь.

Козаки аж катались от хохота.

— Ну, хватит уже, хватит, — смеясь, сказал наконец Тимоха Смеян. — Эх вы, братья божьи! А еще и орден свой «нищенствующим» называете! Якобы чураетесь благ земных, богатств мирских, а оно, видишь, как выходит. Ну, погуляли и хватит. И вам, дорогие гости, пора в монастырь. И нам с дороги отдохнуть надо. Утомились. Будьте здоровы!

Ругаясь и спотыкаясь, братья-доминикане исчезли в темноте.

В последний раз захохотали им вслед козаки и сразу повалились, кто где сидел, и, уже сонно что бормоча, смежили веки. Не успел я глазом моргнуть, как уже спали богатырским сном козаки, живописно раскинувшись в разных позах вокруг догорающего костра.

И сильнее всех храпел, положив на плечо Ивану Пушкаренко, чубатую, губастую и носатую голову, Тимоха Смеян, шутник и колдун, которых было немало среди запорожцев и которым, как об этом любят рассказывать в народных легендах, помогает не кто-нибудь, а нечистая сила. Потому что от кого же этот искрометный, зажигательный, чудотворный козацкий юмор, как не от самого чертового отца, лукавого смехотворца и сатира?!

Об этом не раз говорил и мой дед Гиша, особенно после рюмки. Потому что и рюмку придумал не кто иной, как Люцифер. Это уже моя баба Галя повторяла, когда дед Гриша начинал слишком уж размахивать руками.

— Ну, теперь их и пушкой не разбудить, — сказал Елисей Петрович.

— Точно, — улыбнулся Чак, явно умиляясь картиной богатырского сна запорожцев.

— А что же делать? — спросил я. — Мы же с Тимохою Смеяном так о смех-траве и не поговорили.

— А мы бы и не смогли сегодня поговорить, — сказал Елисей Петрович. — Главное, что мы Тимоху Смеяна увидели и теперь сможем его узнать. А время для разговора еще наступит. Но это уже в другой раз. Сейчас меня ждут неотложные дела: Поступила жалоба из Голосеевского леса на компанию старшеклассников, которая вчера там гуляла и не очень по-человечески себя вела. Нужно разобраться. Поэтому, извините.

Сурена снова сегодня не было в школе. Снова — съёмки. А мне очень хотелось с ним увидится. Как же! Он же тоже Муха. Как и я. Я почувствовал к Сурену нежность. Я непроизвольно улыбался безо всякой причины. Хотя не, причина всё-таки была. Кроме того, что Сурен оказался Мухою. И кроме того, что меня ожидало новое путешествие в прошлое с Чаком и Елисеем Петровичем (мы договорились встретиться сегодня).

Была еще одна причина.

Когда вчера я пришел домой, оказалось, что нам поставили телефон. Красный блестящий аппарат с черно-белым диском стоял на подоконнике и словно улыбался мне. И наша полупустая, еще не меблированная квартира сразу стала иной — уютнее, красивее.

У меня от радости перехватило дыхание, когда я поднес к уху трубку и услышал ровное беспрерывное гудение (так называемый зуммер). Я должен куда-то позвонить. Я не мог не позвонить. Я набрал номер, не задумываясь, просто так. В трубке клацнуло, и послышался голос:

— Слушаю!

— Здравствуйте! — дрожащим голосом сказал я.

— Здравствуйте! — вежливо ответили в трубке. — Вам кого?

— Извините… До свидания… Я быстро положил трубку и нервно загоготал: «Ого-го-го». Как огогокал, убегая с мальчишками из чужого сада при появлении хозяина.

Это было так волнующе-прекрасно, что я должен был еще куда-то позвонить.

У телефона лежала памятка, на не было несколько телефонов: пожарная охрана — 01, милиция — 02, скорая помощь — 03.

Я набрал 01.

— Пожарная охрана, — услышал я приятный женский голос.

— Здравствуйте… Не волнуйтесь, пожалуйста… У нас всё в порядке… Выполняем все требования пожарной безопасности… До свидания… — и, снова почувствовал в груди нервный холодок правонарушителя, повесил трубку.

Потом я позвонил в «скорую помощь» и сказал, что чувствую себя хорошо, что у нас все здоровы, что беспокоиться и присылать врача не надо.

Звонить в милицию было страшновато, но я всё-таки позвонил.

— Дежурный лейтенант Варфоломеев слушает, — послышался низкий голос.

Я втянул голову в плечи и, не сказав ни слова, тихонько положил трубку.

Больше звонить было некуда. А так хотелось с кем-нибудь поговорить по телефону!

Конечно, я понимаю, вы презрительно улыбаетесь. Конечно!

Тем, кто прожил всю жизнь в городе, кто родился с телефоном, кого бабушки подносили кричать к телефонной трубке, а потом говорили родителям на работу по телефону первые слова, для кого телефон с первой минуты жизни был таким же обычным, как погремушка, соска и манная каша, — тем этого не понять.

— Что ты улыбаешься? — спросила Туся и сама улыбнулась.

— Ничего. Просто так, — сказал я.

— Я тоже иногда просто так улыбаюсь. Вот бывает такое настроение, что хочется улыбаться, — солнце отразилось в её очках и пустило зайчика мне в глаза.

— Скажи, а у вас телефон есть? — спросил я.

— Есть. А что?

— А какой номер?

— А вам телефон поставили?

— Ага.

— Ой, тогда я тебе позвоню.

— Давай лучше я тебе.

— Давай.

Мы обменялись номерами телефонов.

у меня сразу охватило нетерпение. Я уже подгонял время, чтобы быстрее кончились уроки и я мог позвонить ей по телефону.

Она сидела рядом со мной, я слышал её дыхание, я мог говорить с ней сколько угодно, но я сгорал от желания поговорить с ней по телефону. Чудеса! Я даже старался как можно меньше разговаривать с ней сейчас. Мне казалось, что я тогда больше смогу поговорить по телефону.