Федор Кандыба - Сестры Горские

— Там и юные натуралисты есть, — мечтательно говорила Лена. — У них там, говорят, целый зверинец. Я бы пошла туда с нашим Эдуардом. Он уж большой, ему уже лет десять, он умеет себя вести и ничего не боится.

Лена по-своему определяла возраст животных, не так, как все — со дня их рождения. Она устанавливала возраст животных применительно к человеческому. Таким образом, поросенок Эдуард отвечал по своему возрасту десятилетнему мальчику. Гусю Тюльпану было уже тридцать лет, а ящерице Майе, которую он съел, — все сорок, хотя ящерица появилась на свет по крайней мере на год позже гуся.

Все уже привыкли к этому, и никто не был удивлен десятилетним поросенком. Разговор продолжался.

— А я бы училась там музыке. Ведь рояля у нас пока еще нет, — вздохнула Шура. — Там много музыкальных студий.

— А на заседания клуба юных исследователей Арктики, говорят, привозят живого тюленя. Такой молоденький — лет пятнадцати — и очень симпатичный! Он совсем ручной, я видела его в зоопарке, — добавила Лена.

— Это, конечно, все так. Но у нас в Ленинграде еще лучше… — начал было Валя.

— Ура! Кончила чертежи! — прервала Валю счастливая Рая, спешившая поделиться своей радостью с сестрами. — Кончила все, осталось только кое-что доделать в передаточном механизме. Завтра в одиннадцать еду в институт. А теперь пошли купаться, товарищи!

— Нет, я не пойду, мне надо кормить голубей, — отозвалась Лена.

— А ты, Шура?

— Я пойду. А где Женя?

— Дома. Машину изобретает. Лена за ней присмотрит. Пошли!

— А разве ты с нами не пойдешь? — обратилась к Вале Шура.

— Не могу, я очень занят, — ответил тот и направился к дому.

Занятые своей беседой, ребята не заметили высокого хорошо одетого молодого человека с портфелем. Он подошел к даче, посмотрел на ее номер и исчез в дверях.

Сестры, помчавшиеся наперегонки к речке, так и не видели пришедшего, а Валя прошмыгнул мимо него, когда тот звонил в квартиру профессора.

— Чем могу быть полезным? — спросил профессор, открывая гостю дверь.

— Я из редакции центральной газеты. Мне нужна изобретательница Горская, — пояснил журналист.

— Этажом выше! — сердито бросил профессор и захлопнул дверь. Однако тут же открыл ее снова.

— Послушайте, молодой человек! — обратился он к гостю, поднимавшемуся по лестнице. — Я попрошу вас после зайти ко мне. Мне надо будет кое-что вам сообщить, — сказал он таинственно и, когда журналист снова подошел к двери, добавил еще что-то, на что тот утвердительно кивнул головой. — А потом я сам отвезу вас на автомобиле в город. Согласны? — спросил профессор в заключение.

— Обязательно! — ответил журналист, шагая через три ступеньки сразу.

Через несколько секунд высокий молодой человек появился у Горских, где Женя, окруженная своими куклами, все еще возилась над бумагой.

— К вам можно? — спросил журналист, переступая порог. — Я хотел бы видеть изобретательницу Горскую, — сказал он, с любопытством рассматривая маленькую девочку рисовавшую что-то на большом листе бумаги.

— Прошу вас! — солидно ответила Женя, поднимаясь с пола. — Я Горская. Здравствуйте! — протянула она руку посетителю и спросила тоном вежливой хозяйки: — Как поживаете?

Гость с явным недоумением смотрел на гостеприимную Женю и, повидимому, никак не мог сообразить, в чем дело. Как это так? Такая маленькая девочка и вдруг изобретательница? Карлица она, что ли? Это было действительно достойно удивления.

— Ничего, благодарю вас, немного замялся журналист, пожимая руку Жене. — Я по поводу изобретения. Кто у вас здесь делает машину?

— Я делаю машину. Я изобретательница. А больше никого нет дома. Присаживайтесь, пожалуйста, — ответила Женя так же солидно.

— Ты делаешь? Да неужели? — рассмеялся журналист, наконец поняв, в чем дело. — Замечательно!

Тут он увидел на столе то, что его интересовало, — портфель с чертежами Раи.

— А это что? — спросил он и направился к столу. По дороге он нечаянно наступил на рисунок Жени, лежавший на полу. Бумага попала ему под ноги, и он отбросил ее в сторону.

— Не смей трогать моих чертежей! — вскипела Женя, совсем забыв о своем тоне гостеприимной хозяйки.

— Виноват, виноват! — остановился журналист и, осторожно положив бумагу на место, подхватил Женю на руки и подбросил ее вверх.

Двадцать столетий назад в захваченном римлянами греческом городе Сиракузах великий механик и геометр древности Архимед сказал эти слова воину, пришедшему, чтобы его убить. А теперь эту фразу снова произносила маленькая девочка здесь, в поселке Зеленая Речка. История повторялась.

— Ах ты, Архимед мой маленький! — от души хохотал гость, продолжая держать на руках брыкающуюся Женю.

Но Женя ничего не знала о словах знаменитого грека, так же как и о самом его существовании. Имя же его, как ей казалось, звучало явно оскорбительно.

— Сам ты Архимед! — замахнулась она рукой на гостя. — Теперь я знаю, кто ты такой, — ты Архимед! — убежденно повторяла она, увлеченная своей выдумкой.

Потом, сменив гнев на милость, она снова приняла тон гостеприимной хозяйки и пригласила журналиста полюбоваться ее рисунками.

— Смотри, Архимед, — вот колесо, а вот борона! — показывала она свою работу гостю, присевшему на пол рядом с ней.

Новый знакомый понравился Жене. Гость относился к ней с подобающей почтительностью, угощал ее конфетами и оказался, как это тут же выяснилось, очень приятным человеком. Он пожал руки и лапы всем куклам зверям, с которыми его познакомила Женя, и разговаривал с девочкой, как старший приятель.

Женя рассказывала ему о себе, сестрах, матери и о машине Раи, рассказала о Вале и о его деде-профессоре и затем пригласила гостя на балкон, чтобы показать ему джаз-ксилофон сестер Горских, состоявший, как известно, из бутылок и жестянок, подвешенных на веревках для белья.

— Смотри, Архимед, это рояль нашей Шуры, — хвастала Женя. — Это ей Рая сделала. Пока нет настоящего рояля, Шура учится на нем музыке!

Удивительный рояль очень понравился гостю. Журналист сразу подобрал «Чижика-пыжика», а потом совсем разошелся, сбросил пиджак, положил его в сторону вместе с портфелем и начал увлеченно играть вдвоем с Женей, как видно, совсем забыв, зачем пришел.

Женя была счастлива. Ни с кем из посторонних ей не приходилось так приятно проводить время, и никто не шутил так весело и не обращался с ней с такой предупредительностью, как этот Архимед.

Она искренне огорчилась, когда вспотевший Архимед, взглянув на часы, схватился сначала за голову, а потом за пиджак и портфель и убежал, едва успев пожать руку хозяйке на прощанье.

— Так ты приходи еще, Архимед! Не забывай нас! — крикнула она вслед журналисту, сбегавшему вниз по лестнице.