Юрий Томин - Витька Мураш - победитель всех

— Последний раз говорю: иди сюда.

— А ты драться будешь? — спрашивает Батон.

Дядя Костя молчит, сопит только.

Батон начал медленно подвигаться к нему. Сам сгорбился, на отца не смотрит, вид у него такой, будто он жутко боится. Мы смотрим на Батона и видим, что он нам подмигивает.

— Дядя Костя, — говорит Колька, — мы вар отдадим, мы достанем.

— Это само собой, — согласился дядя Костя.

Подошел Батон к отцу, а тот — хрясь его по затылку.

— Ой-ой-ой! — закричал Батон. Кричал он спокойным таким голосом, будто отвечал урок.

Дядя Костя повернулся и пошел. Шел он неторопливо и важно, и вид у него, даже со спины, был какой-то гордый.

А Батон мотнул головой и улыбнулся.

— Вот так, — сказал он, — теперь можно и вар не отдавать. Вы смолите, а я немножко побегаю — что-то холодно стало.

Мы с Колькой стали работать и скоро доделали то, что осталось.

В понедельник у нас был очень интересный урок литературы. Не целый урок, а только половина: вторую половину мы нормально занимались. Зато в первую половину мы чуть со смеху не лопнули.

А получилось все, конечно, из-за меня. Из-за того, что я Наташку Кудрову по макушке стукнул.

Наташка ко мне все время пристает. Ну, не так пристает, конечно, как ребята, — ко мне в поселке из наших никто не пристанет, потому что им же хуже будет. Наташка пристает ко мне как-то странно, я даже точно объяснить не могу.

Ну, например. Сидит она на своей парте сзади меня. У доски кто-нибудь отвечает. А Наташка начинает пальцами барабанить. Меня она не трогает, а стучит по своей парте, прямо за моей спиной. Никому, наверное, и не слышно, а мне слышно. Она такт отбивает, как будто на барабане играет. Сначала мне будто бы все равно. Сижу и слушаю, что там у доски говорят. Но постепенно Наташкин барабан мне все больше и больше начинает лезть в уши. Я стараюсь ее стук не слушать, но получается как раз наоборот. Через минуту я уже не слышу, как урок отвечают, а слышу только, как она барабанит.

Я говорю не оборачиваясь:

— Перестань!

Она перестает. А потом опять начинает.

Главное, что ее никто не слышит, кроме меня. А у меня слух уже такой становится, что я даже слышу, как она пальцами шевелит, а не то что по парте стучит.

Я опять говорю:

— Перестань, в перемену получишь.

Она снова перестает на минуту, а потом — опять дальше поехали.

Если я еще раз не скажу, она будет барабанить хоть до конца урока. Но если я скажу в третий раз, то больше уже никакого барабана не слышно. Как будто она специально ждет, пока я три раза скажу.

А после этого она сидит жутко довольная, как будто ее вареньем намазали. Я просто спиной чувствую, что она довольная, хотя и не смотрю на нее.

Зачем ей это нужно, не понимаю. Если бы я понимал, то, может быть, и перестал бы ее стук слышать. А так — не могу. Но и бить ее тоже будто не за что. Она же по своей парте стучит, а не по моей. И жаловаться на нее нельзя. У нас в классе если кто пожалуется, потом лучше на улицу не выходи.

Но в понедельник я все-таки не вытерпел.

Потому что она новую штуку придумала.

У нее с парты карандаш упал. Не знаю, нарочно она его свалила или просто так получилось. Но поднимать она карандаш не стала, наоборот, закатила ногой под парту и начинает его там подошвой катать.

Карандаш граненый. И я слышу: р-рык-р-рык, ррык-р-рык.

Самое главное, что слышу только один я. Остальные сидят и слушают, как Мария Михайловна урок объясняет.

Я говорю:

— Перестань.

Она перестала.

А через минуту опять: ррык-ррык, ррык-ррык.

Но тут уж я не стал говорить ни во второй, ни в третий раз. Обернулся и ляпнул ей по макушке.

Мария Михайловна замолчала и посмотрела на меня с удивлением.

— Мурашов, ты что?

— Ничего, — говорю.

— Чем тебе помешала Кудрова?

— Ничем.

— Тогда за что ты ее ударил?

— Просто так.

Мария Михайловна сняла очки и положила их на стол. Потом вздохнула. Потом говорит:

— Просто так… Мурашов… Да и не только Мурашов, я ко всем обращаюсь. Я вас всех спрашиваю: как можно просто так ударить девочку? Разве может мальчик ударить девочку? Вообще ударить, не говоря уж о том, что просто так.

Мы сидим молчим. Почему же не может? Очень даже может. Особенно если заслужила.

А Мария Михайловна покачала головой и говорит:

— Эх вы, молодые люди… Неужели вы не представляете, какую большую роль играют девочки в вашей жизни?

Мальчишки захихикали. Девчонки выпрямились за партами и на нас поглядывают так, будто мы полные идиоты.

А я думаю: вот еще не знал, что они в моей жизни роль играют. Интересно, какую? Что-то не замечал. В моей жизни — пускай бы их хоть совсем не было.

Вовка Батон спрашивает подлым таким голосом:

— Мария Михайловна, расскажите, пожалуйста, какую?

Мальчишки опять хихикают.

Мария Михайловна посмотрела внимательно на Батона.

— Хорошо, Мелков, расскажу. Ты замечал когда-нибудь, что тебе неудобно ходить при девочках в грязной одежде?

— Почему? — отвечает Батон. — Вот у меня штаны все в мелу испачканы. А я хожу.

— Ну ты, Мелков, вообще человек особенный, — говорит Мария Михайловна. — С тобой мы вряд ли договоримся. А остальные ребята, если подумают, то, наверное, вспомнят, что при девочках их поведение меняется. Им хочется быть более подтянутыми, более опрятными, более сильными и смелыми.

— Что же получается, Мария Михайловна? — опять влезает Батон. — Значит, если девчонка рядом стоит, то у меня мускулов прибавляется?

— Я совсем не о том, — говорит Мария Михайловна. — Я о том, что вы и сами часто не замечаете, как девочки на вас влияют. Они и одежду свою держат в порядке, и ходят по-человечески, а не как вы — ногами по земле шаркаете. А вы, может быть, невольно им подражаете. И от этого становитесь лучше.

— Мы подражаем? — спрашивает Батон.

— Да — отвечает Мария Михайловна.

— Ха! — Батон больше ничего не мог сказать. Вид у него был уже не дурашливый, а просто бестолковый. Будто ему сказали, что сейчас он в девчонку превратится.

— Мелков, конечно, со мной не согласен, — говорит Мария Михайловна. — А остальные тоже не согласны?

Мы молчим. И вдруг вылезает новенький:

— А я согласен.

Я чуть не подпрыгнул от удивления. Всего второй день человек в классе сидит и уже вякает.

А Мария Михайловна жутко обрадовалась.

— Я так и знала: найдется хоть один ученик, который не постесняется признать правду. Только что-то я тебя раньше не видела. Ты новенький?

— Новенький.

— Откуда приехал?

— Из Ленинграда.

— Тогда понятно, — говорит Мария Михайловна. — Ленинград — это город высокой культуры.