Борис Никольский - Весёлые солдатские истории

А Башмаков повернулся, и только тут мы увидели, что весь правый бок его куртки от трения стал совершенно белым, словно по нему прошлись наждачной тёркой…

И всё-таки один раз Башмаков попал в плен. Ушли они на разведку вдвоём с Барабанщиковым, а вернулся Барабанщиков один. Он-то и рассказал, что Башмаков попал в засаду, что на него навалились сразу пять солдат «противника» и что спасти его было невозможно.

— Так что никакой надежды, что Башмаков выберется, теперь нет, — сказал Барабанщиков.

И только он произнёс эту фразу, как зашуршали кусты — и мы увидели Башмакова.

Башмаков был цел и невредим, и автомат у него был при себе, и противогаз — всё, как положено. Кроме того, Башмаков улыбался. Так что никаких сомнений, что это настоящий, наш Башмаков, а не вражеский солдат, ловко притворившийся Башмаковым, у нас не оставалось.

— Как? — сказал лейтенант Петухов. — Вы разве не в плену?

— Никак нет, — сказал Башмаков. — Уже нет.

Конечно, нам очень хотелось тут же расспросить Башмакова, как удалось ему бежать, но на счету была каждая минута.

Только вечером в казарме, когда уже кончились учения, мы узнали наконец, что произошло после того, как Башмакова захватили в плен.

А произошло вот что.

Солдаты «противника» привели Башмакова в свой лагерь, в палаточный городок, и стали допрашивать.

— Кто такой? — строго спросил сержант. — Десантник?

— Ай донт андэстэнд, — сказал Башмаков.

— Чего? Чего? — изумился сержант.

— Ай донт андэстэнд, — невозмутимо повторил Башмаков.

Сержант растерянно оглянулся на своих солдат.

— Это он по-английски с вами разговаривает, — сказал один из них.

Сержант задумчиво посмотрел на Башмакова.

— Ишь ты! — сказал он. — Что придумал! Хитрый чёрт! Ладно, веди его, Горохов, в штаб. Там разберутся.

— Пошли, — сказал Горохов и ткнул Башмакова автоматом в спину. — Шагай! Шагай!

У солдата было круглое лицо с веснушками, крупными, как кукурузные хлопья.

— Слушай, парень, — миролюбиво сказал Башмаков, когда они отошли подальше от сержанта. — Ты откуда призывался?

— Иди! Иди! — хмуро отозвался Горохов. — Не разговаривай!

— Да чего ты злишься? Мне просто лицо твоё вроде знакомо. Очень заметное у тебя лицо.

— Это почему? — подозрительно спросил Горохов.

— На футболиста одного похож. А я думаю: может, встречались где? Может, земляк мой… Ну, не говори, не говори, если не хочешь. Подумаешь — военная тайна!

— Из Новозагорска я, — помедлив, сказал Горохов.

— Да ну! — поразился Башмаков. — Я тоже!

Горохов недоверчиво покосился на него:

— Заливаешь небось? Ты на какой улице жил?

— На Советской.

— Точно. Есть такая. А где?

— Да возле почты.

— Точно! Я ж там недалеко живу! У меня ж там все пацаны знакомые! Смотри-ка!

— А Смирнова ты знаешь? — спросил Башмаков.

— Это какого? Витьку, что ли?

— Ну да, Витьку!

— Так мы же друзья с ним! — восторженно закричал Горохов.

— А Рыжего?

— Саньку? Вратаря? Да его ж вся Советская знает! Помнишь, как Пека вышел один на один с ним? А Санька ему под ноги! А Пека…

— Точно! Я тогда за воротами стоял, — сказал Башмаков.

— Ну, здорово! — сказал Горохов. — Вот здорово! Второй год служу, а первый раз земляка встретил!

…Когда Башмаков довёл рассказ до этого места, ефрейтор Барабанщиков, который давно уже порывался перебить Башмакова, не выдержал.

— Что же ты молчал до сих пор? — закричал он. — Земляки мы, выходит! Я же тоже из Новозагорска!

Мы все так и покатились со смеху, а Башмаков спокойно спросил:

— У вас в Новозагорске, что, все такие?

— Какие?

— Сообразительные. Я, между прочим, в Новозагорске никогда и не был.

С минуту Барабанщиков обалдело смотрел на Башмакова.

— А Советская улица? А Витька Смирнов? А Санька Рыжий? — наконец спросил он. — Откуда ты узнал?

— Ловкость рук, — сказал Башмаков. — Подумай сам. В каждом городе наверняка есть Советская улица. На Советской улице почти всегда найдётся почта. У каждого человека всегда отыщется хоть один знакомый по фамилии Смирнов. И по прозвищу Рыжий — тоже. Так что всё очень просто.

Барабанщиков пошевелил губами, но ничего не сказал. Нечего ему было сказать.

— Ну а дальше-то что? Дальше? Как ты из плена смылся? — нетерпеливо спрашивали мы.

— А дальше ещё проще. Сказал, что скоро еду в отпуск, в Новозагорск. Сразу после учений. Мол, не нужно ли что-нибудь передать. Горохов тут же помчался за какими-то фотографиями в свою палатку. Мне велел подождать. Ну, а я ушёл. Вот и всё.

Мы, смеясь, смотрели на Башмакова. И только ефрейтор Барабанщиков бросал на него сердитые взгляды. Видно, никак не мог простить, что Башмаков так безжалостно обманул его земляка из Новозагорска…

Если приключалась в нашей роте какая-нибудь странная история, то приключалась она непременно с Башмаковым. Хотя, в общем-то, она вполне могла произойти с любым из нас, но вот происходила почему-то всё-таки с Башмаковым.

Так было и в этот раз.

Почему именно на Башмакова пал выбор сержанта Модестова — неизвестно. Этот сержант Модестов в нашем батальоне отвечал за спортивную работу, и была у него одна слабость — во что бы то ни стало хотелось ему прославить наш батальон.

И вот этот сержант Модестов подходит как-то к Башмакову и говорит:

— Придётся вам, Башмаков, на вечерок одолжить свою фамилию.

— То есть как? — удивился Башмаков.

— А очень просто. Я тут в посёлке классного боксёра разыскал. Договорился с ним, чтобы он за наш батальон выступил. Ну вот вы ему свою фамилию и одолжите. Объявим, будто Башмаков выступает. Ради спортивной славы батальона.

— Ладно, — говорит Башмаков. — Если ради славы… Правда, я этот бокс не люблю, смотреть даже на него не могу. Но мне-то что. Берите мою фамилию.

Поговорили они так, и Башмаков об этом разговоре тут же забыл. А на другой день прибегает в казарму лейтенант — начальник физической подготовки части.

— Кто у вас тут Башмаков? — спрашивает.

— Я Башмаков, — говорит Башмаков.

— Что же вы, — говорит лейтенант, — молчали до сих пор? Что же вы свои боксёрские способности скрывали? На тренировки почему не ходили?