Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

Теперь сомнений быть не могло: следовало выбираться из льдов, пока они не зажали «Фоку» и не вынесли в своём дрейфе, куда заблагорассудится течениям. А это не входило в планы экспедиции. Вновь не оправдывалась надежда, и достижение в нынешнем году Земли Франца-Иосифа оставалось столь же проблематичным, как и до выхода из Архангельска.

«Если уж суждено зимовать, не достигнув Земли Франца-Иосифа, — хмуро рассуждал Георгий Яковлевич, — то лучше провести это время с наибольшей пользой, то есть на мало исследованной Новой Земле».

К ней он и направил «Фоку» не мешкая. А кроме того, можно было попытаться выбраться из льдов узким каналом чистой воды, который держится обычно у самого берега Новой Земли.

Уже через двое суток, выйдя из льдов, шхуна вновь плыла к северу вдоль грузной, слившейся наверху с небом массы Новой Земли, по узкому тёмному каналу свободной воды.

И вновь поражающие своей колоссальностью ледники проплывают вдоль правого борта. Шхуна, стеснённая кромкой льда, вынуждена двигаться рядом с громадными отвесными стенами и со стороны выглядит рядом с этой дикой громадной мощью букашкой, которую может мгновенно раздавить любая внезапно отвалившаяся часть векового материкового ледника.

Невольно умолкают все разговоры на мостике, обострённая, величественная тишина нарушается лишь периодическими докладами с бака лотового матроса, он промеряет глубину ручным лотом.

— Двадцать! — слышится его приглушённый, будто из трюма, голос.

И вновь таинственная тишина, нарушаемая лишь неясным шорохом где-то внутри ледяной массы, либо позваниванием, напоминающим звон тугих струн на ветру, либо тяжким уханьем, словно кто-то живой, огромный ворочается там.

В этой загадочной тишине Седов, восхищённо оглядывая ледяные громады, раздумывает об удивительном, во многом ещё непостижимом мире, окружающем человека. В голову приходит мысль о непрочности такого, казалось бы, могучего, вековечного, как этот ледник, мира и о своей зависимости от сил этого мира — от природных сил. И прочнее утверждается в его сознании и в душе стремление постичь этот мир, и приходит уверенность в правильности, необходимости того, что задумал, выносил и осуществление чего с таким трудом начал.

«Фока» во льдах. Огромные льдины, бледно-зелёные на беспорядочных изломах, цепко стиснули шхуну. Этими льдами, нанесёнными с севера, забило бухту, посреди которой застыл корабль, обложило все видимые острова, затянуло открытое море. Льдины, ещё вчера с грохотом теснившиеся друг на дружку, таранью долбившие корпус засевшего на мели «Фоки», сегодня безмолвно застыли во всей округе, притиснутые мощными полями и схваченные морозом, спустившимся ночью из подоблачных высот, со снежно-ледяных вершин огромных гор. Эти величественные в своей громадности седые дикие горы громоздились вдали почти по всему протяжению берега, отгородив попавших в бухту мореплавателей от восточных пределов земли. От западных, южных и северных отгородило их необозримое море, забитое клыкастыми наторошенными льдами. Всё побережье и ближайшие скалистые земли полуострова и острова Панкратьева с востока и с севера и дальних островов — Крестовых и Горбовых на западе — упрятались под снежным покровом. И хотя на календаре было начало октября, всё вокруг безмолвно свидетельствовало о том, что зима, внезапно накатившись на эти берега, царственно и враз подчинила себе здесь всё.

Не шелохнувшись стоял во льдах «Фока». С не убранными ещё парусами, не зачехлённой трубой — во всём своём мореходном виде, будто замерла шхуна, ожидая, что вот-вот зашевелятся и разойдутся льды и, растолкав их своими круглыми боками, вновь выйдет она на вольную воду, поплывёт дальше.

Однако ни тёмное низкое небо с белесым отсветом от бесконечных льдов, ни замершая стрелка барометра, закреплённого на переборке кают-компании, ни сама застывшая на морозе тишина, нарушаемая лишь нетерпеливым взлаиванием истомившихся в клетках собак, — ничто не давало надежды на отступление тяжёлых, сомкнутых морозом льдов, на уступку самого мороза, этого безраздельного могущественного владыки здешних мест. Октябрь для северного острова Новой Земли — зимы начало.

Всё это понимал Седов. Не было сомнений на этот счёт и у опытного морехода штурмана Сахарова, не раз ходившего прежде к Новой Земле на промысловых судах. Гористая земля, у которой оказался «Фока», значилась на адмиралтейской карте, составленной ещё Фёдором Петровичем Литке, островом Панкратьева. Но на поверку земля оказалась обширным полуостровом с примыкавшим к нему с севера островом. Эта ошибка Литке, быть может, и стала роковой для экспедиции. Надеясь пройти между указанным па карте островом и берегом, Седов внезапно обнаружил, что Южный Панкратьев — не остров, и вынужден был развернуть «Фоку» на обратный курс, чтобы обойти неожиданное препятствие с запада. Тут-то и обнаружилась не означенная ни на одной карте каменистая банка, на которую сел «Фока». Сел плотно, хотя шли медленно, с промерами, и глубины не предвещали опасности.

На банке «Фока» просидел несколько дней. И никакие усилия уже отчаявшейся команды не смогли освободить шхуну — настолько прочно засела она.

Тем временем стали подходить льды. Они всё больше сплачивались вокруг. Но вот начался сильный шторм. Льды пришли в движение. Огромная толстая льдина-бродяга, надвинувшаяся откуда-то с севера, начала яростно колотить на волнении в борт «Фоки». Ситуация становилась критической, и Седов готов уже был в любую минуту отдать команду оставить судно. Корпус «Фоки» выдержал, но льдиной, к большой радости мореходов, сдвинуло шхуну с мели.

Однако пытаться выбраться из льдов было уже поздно. Шхуна оказалась в ледовой западне.

Тем же штормом многострадального «Фоку» придвинуло вместе со льдом почти к самому берегу Панкратьева полуострова. Там и сковал его мороз своими ледовыми цепями.

«Но быть может, не ошибка Литке, а другие, свои ошибки привели в конце концов и так-то припозднившегося «Фоку» к этой вынужденной зимовке?» — невесело размышлял Седов, сидя за столом в своей каюте и перебирая описи карт Новой Земли.

На память явились слова старого капитана Лоушкина: «Верь моему слову неложному: ледовитый нынче год. Недалеко уйдёте».

Он сказал это Седову после лекции о намечавшемся походе, с которой Георгий Яковлевич выступил в июне в актовом зале Архангельского общества изучения Русского Севера. Седов вслух не стал подвергать сомнению слова многоопытного северянина-капитана.

И всё же изо всех сил стремился ускорить выход в море.

Но всё ли от него зависящее для организации хорошо подготовленной экспедиции сделал сам он, не новичок в полярных плаваниях, один из лучших среди своих коллег, морских гидрографов, сделавшийся известным в чине всего лишь штабс-капитана даже царю? Не поторопился ли он и здесь, как торопился (и пока вполне успешно) в иных своих значительных предприятиях? Ведь скорым оказалось и само восхождение Седова по служебной лестнице, по лестнице своей судьбы, уготованной себе самим.