Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

Триумф?

Да, Седов доволен собой. В свободное время он нарасхват — выступает с лекциями, посещает театры, бывает в столичных домах. Он находит свою любовь и женится, обретя, наконец, свой дом, семейный уют, основательный, устойчивый образ жизни.

И в то же время, как незаметный древоточец подтачивает ствол, Седова продолжает точить неизъяснимая тяга к Северу. Он ощущает эту тягу постоянно — за чертёжным картографическим столом, в воскресной поездке с Верой за город, в ложе оперного театра, на заснеженном Невском проспекте по пути из Адмиралтейства к себе, в Кирпичный переулок…

Древоточец этот и тревожит Седова, и зовёт. В такие минуты его начинают посещать сомнения, и некто незримый начинает допытываться:

«Быть может, ты мечтаешь бежать шума, суеты столицы и поселиться в избе на Полярном острове?»

«Нет, мне нравится здесь, у меня любимая жена, любимая работа, мне приятно внимание к своей особе и признание моих заслуг».

«Твоя мечта — вновь полюбоваться дикими жуткими голубыми ледниками, поохотиться на полярных гусей, насладиться ухой из гольца?»

«Н-не совсем».

«Значит, ты рвёшься продолжать работы, какие делал в минувших экспедициях, ибо считаешь их важнейшим из того, что мог бы сделать?»

«Отчасти да».

«Отчасти? Что же задумал ты, непоседливый? Откройся, открой свои думы, и станет легче».

«Не могу».

Признаться в том, что вызревало в глубинах сознания и души, Седов долго боялся, кажется, даже себе. Это была робкая мечта, дерзкая идея, овладевшая им давно. Идея, даже подступиться к осуществлению которой он не знал как. И потому идея эта долго оставалась подспудной мечтой. Однако она потихоньку точила его, не давала забыть о себе.

Вскоре после женитьбы Седовы отправились в Архангельск. Георгий Яковлевич готовил экспедицию, начальником которой он был назначен. Предстояло высадиться на Новой Земле и произвести опись бухты Крестовой. Там создавалось русское поселение. Для поддержания морской связи с поселением требовалось обставить в навигационном отношении вход в бухту, составить точную карту гавани с указанием глубин, фарватера, якорных стоянок, навигационных знаков.

Чудесный месяц провели Седовы в старинном портовом городе, пока шла подготовка к экспедиции. Среди интересных, образованных людей, горячих патриотов Севера появились хорошие приятели. Близко сошлись Седовы с семьёй Петра Герардовича Минейко, видного инженера-специалиста по портовым изысканиям, и с Павлом Александровичем Галаховым, губернским чиновником по особым поручениям, занимавшимся организацией поселения в Крестовой губе.

Не чурался Георгий Яковлевич поморских кормщиков, опыт и советы которых помогли ему лучше сориентироваться в огромной незнакомой бухте и быстрее произвести необходимые работы. Тогда же узнал Седов и старика

Лоушкина. Умудрённый жизнью мореход сразу расположился к умному, опытному штабс-капитану — гидрографу, хорошему моряку, весёлому и душевному человеку, умевшему уважительно относиться к старшим и ценить их опыт. Известный на Севере капитан, выходец из простой поморской семьи, Лоушкин потому ещё тепло относился к Седову, что видел в нём, в сущности, простого человека, рыбацкого сына.

«Не рвись высоко да не торопись, — отечески советовал ему Осип Максимович, намекая на недворянское происхождение Георгия Яковлевича, — а то ведь и не заметишь, как подсекут. Они не потерпят тех, кто скоро наперёд их вырывается…»

А что же Седов?

Нет, Седов не желал приспосабливаться, ощущать себя в низшем чем кто-либо достоинстве. И он дал это однажды понять, да не кому-нибудь, а самому архангельскому губернатору Сосновскому, камергеру императорского двора. Тогда, по приезде в Архангельск, Седов явился к губернатору, чтобы представиться. Это делали все, кто прибывал в губернию по каким-либо значительным делам. Губернатор принял его в своём домашнем кабинете. Он заинтересовался работами на Новой Земле, острове, входившем в состав подчинённой ему губернии, и просил подробнее рассказать о них. В кабинет вошла жена губернатора, Любовь Семёновна, не молодая, но ещё и не старая приветливая женщина. Ей захотелось познакомиться с Седовым, популярным гидрографом, и губернатор представил жене Георгия Яковлевича. Поговорив с любезным штабс-капитаном, Любовь Семёновна пригласила его назавтра отобедать к ним в обществе уважаемых и приятных людей.

— Позвольте мне быть с женою? — сказал тогда Георгий Яковлевич.

Сосновский небрежно махнул рукой и, как показалось Седову, не без высокомерной нотки в голосе бросил:

— Ну, это не обязательно!

Когда к дому, где квартировали Седовы, подкатил назавтра Галахов в губернаторской коляске, Седов ехать к обеду отказался. Почувствовав себя уязвлённым, он не откликнулся и па приглашение губернатора зайти к нему накануне отплытия экспедиции, сослался на недостаток времени. Но вечером того же дня Седов нашёл время, чтобы выступить перед членами Архангельского общества изучения Русского Севера с сообщением о своей экспедиции к устью Колымы.

Конечно, и он, в свою очередь, поступил некрасиво, отчасти оскорбив своим поведением губернатора. И Георгий Яковлевич понимал это, но поделать с собою ничего не мог.

При встрече назавтра на пароходе «Королева Ольга Константиновна», куда Сосновский прибыл, чтобы проводить первых поселенцев и строителей Ольгинского посёлка в Крестовой губе, Седов учтиво поздоровался с губернатором, но не извинился.

Закончилась экспедиция. Вернувшись в Петербург, Георгий Яковлевич представил итоги нелёгкой работы — отчёт, карты, вычисления.

Вилькицкий, начальник Главного гидрографического управления, ознакомившись с материалами, дал им очень высокую оценку и похвалил Седова. Но тут же велел дать объяснение по поводу неявки к архангельскому губернатору седьмого июля. Оказалось, что губернатор написал Вилькицкому обо всём и просил «не присылать больше, если возможно, названного офицера на работы в Архангельскую губернию, пока я нахожусь во главе её управления».

Седов получил выговор по службе.

Вскоре Сосновский осуществил давно желаемое — перевёлся поюжнее, в Одессу.

Не случись этого, неизвестно ещё, удалось ли бы вообще в этом году выйти готовившейся в Архангельске экспедиции к полюсу.

При подготовке полюсной экспедиции Седов тоже замечал высокомерное к себе отношение со стороны губернских чинов. Но теперь этого отношения, да и самих этих чинов, он старался не замечать и в служебные связи с ними входил по самой крайней необходимости.

А вот морское министерство, флотские аристократы… «Прав был, пожалуй, Лоушкин: эта-то «белая кость» не желает считать меня равным», — размышлял иногда Седов, вспоминая беседы с капитаном. И хотя из штабс-капитанов по адмиралтейству его перевели в старшие лейтенанты флота, в звание хотя и равное, но считавшееся более почётным и славным, — это повышение, понял теперь Седов, было сделано ему как бы в компенсацию за то, что он, кто более других желал и достоин был участвовать в экспедиции Северного Ледовитого океана на «Таймыре» и «Вайгаче», не только не возглавил один из кораблей или хотя бы группу исследователей, но вообще не был допущен к участию в этом. Быть может, ему уготовили другое большое дело на Севере? Не было и‘ этого. Неожиданно Седова отправили в 1911 году на съёмки побережья Каспийского моря, с которыми мог бы справиться любой поручик-гидрограф. А Северный Ледовитый океан с его неоткрытыми островами, а стало быть, и грядущая честь первооткрывателей — не для «чёрной кости». Для этого найдутся и «благородные» чины. Один из пароходов экспедиции получил в командование Борис Вилькицкий. Он ведь Вилькицкий! Сын начальника Главного гидрографического управления!