Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

Шура слегка порозовел:

— Н-не знаю. Вроде недалеко уж…

Седов глубоко, с облегчённом вздохнул:

— Ну, спасибо, братцы! И верно, не все думают, что надо сворачивать, когда мы почти у цели. Паники среди вас не вижу. Спасибо!

Георгий Яковлевич энергично поднялся из кубрика, вернулся на мостик. Место у штурвала вновь запил Пустотный.

Отпустив Пинегина, Седов попросил его собрать офицеров в кают-компании.

Сошлись все скоро, не мешкая.

Недоставало Зандера: па ходу механик не мог и не имел права оставить машину.

Седов, взволнованный, так же, не снимая шапки, оглядел со своего места спутников, смотревших на пего напряжённо-ожидающе. Лишь Пинегин, догадавшийся о настроении начальника после его совещании с командой, досадливо закусил губу.

— Эх, вы… — тихо произнёс Седов, ещё раз обежав всех беспощадным взглядом. Он достал конверт с «актом», повертел в руках, не зная, что с ним делать, сунул назад в карман. — «Фока» пойдёт па Землю Франца-Иосифа!

Резко поднявшись, Георгий Яковлевич покинул притихшую кают-компанию. Потом, на мостике, он долго не мог успокоиться. Мысли вновь возвращались к посланию товарищей. «Конечно, все они не могут быть трусами, — размышлял он уже спокойнее, — Пинегина, например, знаю хорошо по Новоземельской экспедиции десятого года, Визе с Павловым молодцами оказались в зимовочном походе. Сахаров… Ну, Сахарова и Зандера я, как моряк, понять могу. Они справедливо беспокоятся и о топливе, и о судне, и о судьбе экипажа. И если быть честным, то и впрямь я подвергаю теперь людей (ну и себя, разумеется) смертельному риску. — Седов глубоко вздохнул. — Грех ложится на мою душу, конечно. И виновен буду я один, если что-либо с кем-нибудь из нас произойдёт непоправимое».

Седов хмурится при этих покаянных размышлениях, доставляющих ему страдание. «Всё-таки и впрямь, видимо, поторопился я с организацией экспедиции, не прислушался вовремя к трезво мыслящим, более опытным людям. Да и не все ведь они желали мне зла. Ну, конечно. Очень многие старались помочь. Но комиссия! А впрочем, и комиссия признала сумму, запрошенную мной на экспедицию, недостаточной. Вот тут они оказались правы, ах, как нравы! И разве и этим они не хотели мне помочь? Да и поспешность. Не будь её, разве такими бы оказались продовольствие, снаряжение, собаки, судно?»

Откуда-то из глубины сознания выползал страх. «А ведь и верно: сменись ветры, ударь морозы — и мы встанем и окажемся здесь в совершенной беспомощности среди полярной зимы в этих дрейфующих льдах, абсолютно без топлива, без должных запасов еды, тёплой одежды…»

Представив всё это, Седов даже вздрогнул невольно.

«Но что могу я теперь поделать? Только вернуться. Нет, никогда!» — скрипнул зубами Седов.

Следовало отвлечься, чтобы отогнать эти мысли, эти наползавшие страхи.

Пустошный сам вёл «Фоку» попутными трещинами, в общем не сбиваясь с генерального курса.

— Полезу на ванту, — хмуро бросил ему Седов, — гляну, что дальше.

Ранним утром Пустошный, стоявший первым вахту у руля, долго и пристально глядел вперёд. «Что там, айсберг, облако?» — размышлял он, заметив серое продолговатое пятно на горизонте.

«Фока» двигался под парусами. Ночью поднялся ветер. Едва рассвело, увидели, что этот юго-восточный ветер разредил льды, сбил с воды морозное сало — новообразующийся лёд, улучшил видимость.

Пустошный поглядывал то на пятно впереди, то на Седова, с рассеянным видом расхаживавшего по мостику от борта до борта. Но пятно не таяло, а начальник экспедиции, кажется, ничего не замечал.

Помучившись ещё с минуту, Пустошный не выдержал:

— Не земля ли там, господин начальник?

— Где? — встрепенулся Седов.

Пустошный указал рукой вперёд:

— Да вон там, градусов пять — десять правее курса.

Седов быстро перешёл с левого на правый борт, навёл бинокль.

— Она, голубчик, она, — горячо зашептал Георгий Яковлевич, — конечно, она, Земля Франца-Иосифа.

— Земля-а-а! — заорал Пустошный радостно.

Этот вопль в тишине парусного хода услышал весь «Фока». Захлопали двери, затопали люди. Первыми кинулись к борту, бросив помпу, Коноплёв с Инютиным. Из кубрика выскочили боцман, Линник, два кочегара, заспанный Шестаков, отдыхавший после вахты. Оставили свой камбуз Пищухин с Кизино. Словно по тревоге, влетели на мостик офицеры.

Шестаков уже карабкался по вантам на мачту. Сгрудившись на правом борту, где не мешали обзору паруса, все с жадностью глядели вперёд, показывая друг другу:

— Да вон же она, вон, словно столик, накрытый белой скатертью!

— А земля ли это?

— Да земля, чему ж ещё быть здесь!

— Земля, братцы, она! — подтвердил сверху Шестаков.

И тут же вырвалось у матросов на баке, подхваченное на мостике, обрадованное:

— Ур-р-а-а-а!

Сипло загудел «Фока», разгоняя остатки тишины, — это Сахаров потянул тросик гудка, приветствуя появление земли.

Офицеры бросились поздравлять Седова, горячо пожимать ему руку. Люди, ещё вчера хмурые, подавленные, улыбались, громко и оживлённо говорили.

— Ну, теперь-то доплывём, бог даст, — удовлетворённо отметил Максимыч, вглядываясь в далёкую ещё землю, заснеженную, холодную.

Седова окружили Пинегин, Визе, Павлов. Кушаков.

— Георгий Яковлевич, мы чувствуем себя очень неловко, — виновато начал Пинегин, — и хотим просить у вас прощения за своё малодушие.

— Да, да, простите нас, ради бога, — подхватил Кушаков.

— Мы поддались непростительной панике, — сказал Визе, глядя себе под ноги.

— Ладно, друзья, что ж… — Лёгкая тень набежала на радостное лицо Седова. — Всё позади. Экспедиция продолжается, работы у нас будет ещё немало…

Георгий Яковлевич понимал, что говорит не то, что мог бы и должен был бы сказать. Он с болью ощутил сейчас, что в его отношениях с этими в общем-то неплохими людьми и далеко не трусами произошёл некий надлом и что виновен в этом, наверное, в большой мере сам он. Седову стало неловко. Он замолчал, приник глазами к биноклю.

— Что за шум? — послышался внизу, у двери на палубу, заспанный голос Зандера, — Леденцы, что ль, раздают?

Туговатый на ухо механик не слышал суматохи, и только гудок разбудил его.

— Земля, Андреич, гляди! Докрутил-таки!

— Ну, слава богу, — спокойно сказал Зандер.

— А зверья-то, зверья! — донеслось с мачты. — Моржи, никак!

Справа к судну спешило стадо моржей. Словно головни, торчали из воды округлые чёрные головы. Белели мощные бивни. То и дело показывая из воды свою толстую глянцевитую спину, нырял в тёмную воду то один, то другой морж и, вынырнув вскоре, присоединялся к собратьям.

Моржи, фыркая, поплыли рядом с судном, недоуменно тараща на него свои круглые глазки. По временам какой-либо из зверей разевал пасть и, выбрасывая из неё веером воду и пар от дыхания, недовольно хрюкал.