Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

Ледокол бы сюда!

Макаров ведь создавал своего «Ермака» с намерением отправиться на нём к Северному полюсу. И на Земле Франца-Иосифа побывал в своё время этот чудо-корабль. Но — куда там! Разве сдвинуть хоть чем-либо нашу закостенелость взглядов на привычное! «Ермак» теперь — извольте радоваться, господа. — портовый ледокол, а по праздникам катает почтенную публику по финскому заливу. Ах, как жаль, что погиб адмирал Макаров! Здесь место «Ермаку», в полярных широтах, а не в кашице Маркизовой лужи!

Знаешь, зла порой не хватает, и всё внутри вскипает — вот-вот взорвёшься, кажется.

Дикин, судовладелец, оказался отъявленным негодяем. Мало того, что подсунул гнилые паруса и снасти, едва не погубив нас, мало того, что едва не сорвал отход «Фоки» из Архангельска своими гнусными уловками, так ещё, оказывается (это неслыханно!), корпус шхуны намеренно повредил. Этого подлеца не то что под суд отдать — его четвертовать мало.

Ну, да разберусь я с ним, равно как и с поставщиками порченой провизии в Архангельске и с прохвостом Вышомирским, поставившим экспедиции собак, как выяснилось уже на Новой Земле, не ездовых, а обычных дворняжек, большинство из которых не вынесли морозов и уже передохли. Только псы, присланные из Тобольска, неплохо приспособились, главным образом они и несут все тяготы упряжной работы.

С Захаровым я, между прочим, отправляю и письмо в комитет. В нём напомнил, что просил прислать этим летом к мысу Флора Земли Франца-Иосифа пароход с углём, провизией и прошу подослать ещё собак.

Снесись, пожалуйста, с Белавенцем, секретарём комитета, а то и с самим Сувориным и поинтересуйся, скоро ли будет это выполнено. Словом, подтолкни.

В противном случае экспедиция в будущую зиму будет испытывать серьёзные лишения.

Но надеюсь, всё будет хорошо.

Как ни досадно и ни обидно, как ни жаль, но, увы, встреча наша откладывается теперь ещё на год…

«Фока», оживший после зимней спячки, дымит, пыхтит и вновь плывёт среди бесчисленных льдов, расталкивая их своими крутыми боками.

На мостике, цепко ухватившись за поручень, неподвижно стоит Седов. После ухода Захарова Георгий Яковлевич делит вахтенные сутки с Сахаровым. Ночи в начале сентября тёмные, и на ночь судно приходится останавливать. Поэтому в течение всего светлого времени Седой сам несёт вахту на мостике, оставляя Максимычу ночные часы. Глаза Седова, покрасневшие на ветру и холоде, глядят утомлённо. Лицо Седова, оставившее на себе после изнурительного путешествия к мысу Желания некий мученический отпечаток, отражает хмурую, отчуждённую решимость.

Команды рулевому он бросает резко, с оттенком раздражения в голосе.

Пустошный молча накручивает штурвал, направляй судно то в одну, то в другую прогалину между льдинами, и изредка сочувственно взглядывает на начальника экспедиции.

Пустошный доволен: как бы ни было, а судно снова движется. Памятным остался август, в течение которого вся команда едва не до изнеможения трудилась на льду. Люди пилили канал, чтобы попытаться вывести шхун у на чистую воду, видневшуюся в открытом море. Пилить начали в километре от «Фоки», где лёд был, казалось, послабее, и вели канал к судну. Вначале удавалось выпиливать от десяти до сорока метров в сутки. К двадцатому августа удалось пропилить канал длиной всего в триста метров.

Отпиленные льдины раскалывали и заталкивали под кромку. Ближе к берегу, к судну лёд становился толще и прочнее. Когда толщина его достигла почти двух метров, даже специальные «ледовые» пилы не в состоянии были преодолеть его.

А лето полярное, едва вспыхнув, могло вот-вот угаснуть. Лето на Новой Земле так же ненадёжно и кратковременно, как, скажем, рисунок облаков на небе.

Раскрыли свои чашечки скромные полярные цветы. Они зябко покачивались на прохладном ветру, и никто не мог бы сказать, как долго суждено им просуществовать. Эти непривычные в Арктике для глаза жёлтые нежные цветки — словно символ надежды, символ всего живого.

Над каменными побуревшими утёсами хлопочут морские птицы. Там и тут на мхах, среди камней, а то и просто меж брёвен плавника встречаются отложенные ими жёлтые, серые, пятнистые беззащитные яйца, тоже признаки жизни, цепляющейся здесь за малейшую частицу тепла.

На растрескавшемся, посеревшем, но ещё неподвижном льду в редких отдалённых разводьях резвятся в воде и нежатся на солнышке тюлени. Долго приноравливались зимовщики-охотники, прежде чем научились добывать их.

Ни дожди, ни ветры, то и дело налетавшие с гор, долго не могли расшевелить припай. Распиловка льда замедлилась. Матросы выбивались из сил, но лёд, сделавшись толстым, вовсе перестал поддаваться.

Седов велел заложить в лёд взрывчатку для освобождения якорь-цепи, надо было выбрать для начала якорь. Лёд даже не треснул.

Пришлось отложить работы по освобождению судна и ждать милости от погоды.

К концу подошёл август. По ночам стали смерзаться трещины во льду, лужи талой и дождевой воды на его пористой поверхности.

Наступил момент, когда на судне уже было отчаялись вырваться из ледового плена. Началась подготовка ко второй зимовке в бухте «Фоки». Возобновили заготовку плавника. Разыскали и перетащили к борту шхуны брёвна дома, выброшенные на лёд год назад, когда пытались спять «Фоку» с каменистой банки, на которую он налетел близ Панкратьева.

Но вот проливной дождь и сильнейший ветер, бесновавшиеся всю ночь второго сентября, сдвинули, наконец, массу льда, закупорившую бухту. Лёд стал раскалываться, зашевелился у борта «Фоки».

На судне забегали. Быстро подняли пар, и, едва лёд близ шхуны пришёл в движение, Седов велел поднять якорь и дал машине ход. Собрав экипаж, он поздравил всех с освобождением из плена и объявил, что экспедиция продолжает свой путь, курс — Земля Франца-Иосифа, мыс Флора.

Мучительно и долго выбирался «Фока» в море. У самого полуострова Панкратьева его зажало и не отпускало трое суток. Наконец появилась разреженность. «Фока», то продвигаясь, то вновь застревая среди крутолобых тяжёлых льдин, медленно удалялся от тёмного берега Новой Земли.

Но радость и ликование сменились вскоре озабоченностью, а у некоторых членов экипажа и растерянностью.

На пятые сутки продвижения кончился уголь. Стали питать топку поленьями плавника. Но и это топливо таяло быстро.

Вокруг по всему горизонту виднелись те же несметные льды. Начиналась зима, и далеко ещё было до Земли Франца-Иосифа. В кают-компании, рассуждая о сложившейся обстановке, приходили к выводу, что неизвестно, удастся ли вообще пробиться к желанному архипелагу, ибо никто не мог сказать, какие льды ждут впереди, севернее. Под парусами из льдов не выбраться, и выходило, что «Фока» может оказаться вновь зажатым льдами, но уже дрейфующими, и притом без топлива, даже для печек.