Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

— Да знаете ли вы, Георгий Яковлевич, что он ещё говорил? — Доктор приблизил к начальнику запылавшее негодованием толстое лицо. — Он сказал, что следовало бы ещё подумать, не потребовать ли двойной оклад жалованья на время похода к полюсу!

Такого Седов не слышал. Видимо, эти слова Линник произносил тише, ворчливо. Но известие поразило Георгия Яковлевича.

— Что ж, — жёстко сказал он, быстро овладев собой, — возможно, придётся, если потребуется, пойти и на это.

— Да как же можно! — поразился Кушаков. — Георгий Яковлевич, голубчик, можно ли терпеть эту неслыханную плебейскую наглость!

Заметив загулявшие по небритым скулам Седова желваки, доктор осёкся.

— Ох, люди, люди! — покачал он головой, глядя в палубные доски. — Вот когда познаются они — в жестоких испытаниях.

Кушаков отчуждённо, разочарованно помолчал, потом глянул на Седова с неким раздумчивым сожалением.

— Я вот, знаете, невольно наблюдаю, что в ком Высветили эти испытания, Арктика. — Он сокрушённо вздохнул. — Большинство остались столь же узкими, жалкими, завистливыми, лишёнными самолюбия, какими и были. Ничто не изменило их, и, кажется, даже ещё более усугубилось в этих условиях их ничтожество.

— Ну а вы, Павел Григорьевич, что же вы вобрали в себя, простите, в этих условиях, интересно бы узнать? — Седов исподлобья посмотрел на Кушакова.

— О, меня полярная природа научила, кажется, главному — тому, чего мне недоставало. Чувствую, например, что я стал теперь непримиримым врагом всего, что чуждо моим интересам. Непримиримым, Георгий Яковлевич, я подчёркиваю это, ибо считаю, что именно этой-то непримиримости многим из нас недостаёт.

Седов понимающе усмехнулся:

— Но согласитесь, такая непримиримость может серьёзно повредить кому-то, кто случайно окажется на пути ваших интересов и не успеет посторониться!

— Именно полярная природа с её беспощадностью преподнесла мне хороший урок жизни, — демонически заблестел глазами Кушаков, — и именно она научила подавлять в себе всякое чувство сострадания и с этим уничтожать на пути все преграды, сносить всё ненужное мне безжалостно. Ведь только на развалинах старого замка можно воздвигнуть новый, прочный, по своему вкусу. А потому всё, что гнило, что мешает, — уничтожь! Каждый сам кузнец своего счастья, и стыдно, полагаю, кузнецу ныть при этом, обвиняя в неудаче то железо, то уголь. Брось всё, отмети безжалостно, что считаешь ненужным, и создай то новое, что могло бы удовлетворить тебя!

Седов слушал Кушакова с изумлением. Он не подозревал, что доктор так циничен, и усомнился даже на минуту в том, здоров ли психически врач экспедиции, не сказалась ли на нём таким образом тяжесть второй зимовки.

— Знаете, я тоже немало познал для себя здесь. Думаю, и каждый также, — заговорил Георгий Яковлевич, всё ещё удивляясь доктору. — Но мне как-то ближе уроки живой природы в Арктике…

— Ага, медведи, например! — подхватил Кушаков.

— Нет, Павел Григорьевич, птицы. Птицы своей стайностью более напоминают мне наше человеческое общество. Медведи — одиночки… Вы ведь наблюдали, наверное, птичьи базары на Новой Земле?

Доктор кивнул.

— Тысячи, десятки и сотни тысяч птиц — целое птичье царство помещается порой на одном прибрежном скалистом склоне. И никто из них друг дружке не мешает, несмотря на то что тесно и садиться они вынуждены едва ли не на голову друг другу. Но заметьте, не дай бог появиться близ этого поселения алчному поморнику либо другой хищной птице. Ведь сотни птичек разом густой тучей бросаются отважно на разбойника и дружно прогоняют его. Вот пример общежительства в суровых условиях — все за одного!.. Однако мы, кажется, забыли о градуснике! — спохватился Седов и сунул руку под рубахи. Он поглядел на шкалу: — Тридцать семь и три. Вполне нормально для меня.

Доктор, приняв градусник, поднялся.

— Да, да, вы поправляетесь, — сказал он успокаивающе. — Это, безусловно, простудка, и в поход выступить сможете совсем скоро, полагаю.

— Павел Григорьевич, — со значительностью понизил голос Седов, застёгивая рубахи, — должен сказать вам конфиденциально, что в поход свой в нынешнем году я выступлю в любом случае.

— Разумеется… Я понял вас, — тихо проговорил Кушаков, отступая к двери. — Я свободен?

— Да. Благодарю вас.

Когда доктор ушёл, Седов в задумчивости посидел ещё некоторое время на своей койке, потирая посинелые, озябшие руки. Потом он поднялся, ощутив при этом противную ноющую тяжесть в ногах, оправил оплывшую свечу, прибрал бумаги на столе, одёрнул смятое покрывало на койке.

— Николай Васильевич! — позвал он громко и надсадно закашлялся.

— Иду! — глухо донёсся голос Пинегина.

Тут же появился и он сам. Поверх тёплого коричневого свитера грубой шерсти на художнике надета была просторная голубая рабочая блуза. В руке он держал кисть.

— Слушаю, Георгий Яковлевич.

— Не хотите ли прогуляться к Рубини? — предложил Седов, натягивая поверх рубах тёплую телогрейку.

— А вы… уже можете выходить? — удивился Пинегин. — Разумеется, я к вашим услугам.

— Пригласите-ка и Владимира Юльевича.

Пинегин кивнул и скрылся.

Через две минуты они сошли втроём по приступкам оледенелого трапа, обогнули «Фоку» с кормы и неторопливо зашагали по дорожке, проторённой на заснеженном льду бухты. Дорожка таяла впереди в полумраке. Чёрной массой скала Рубини тяжко попирала синий лёд бухты, прихотливо подсвеченный карминной полоской зари, истекавшей из расщелины в мрачной облачности.

Несколько минут шли молча, наслаждаясь тишиной, очарованием фиолетовых гор, подковой охвативших бухту.

Молчание нарушил Седов.

— Господа, я пригласил вас для важного разговора, — произнёс он, зябко зарывая подбородок в толстый шарф, подарок Веры. — Пора обсудить план дальнейшего хода экспедиции. Этого её состава нам сейчас достаточно, ибо считаю вас обоих наиболее… — Георгий Яковлевич запнулся, — …наиболее надёжными моими помощниками.

Пинегин и Визе, шагавшие по обе стороны от Седова, внимательно слушали, глядя на дорогу.

— Итак, январь на исходе. Через две недели я намерен выступить. Пойду с матросами Линником и Пустотным на трёх нартах с двумя каяками. Собак беру всех оставшихся. — Седов повернул голову к Визе: — Вас, Владимир Юльевич, прошу смириться с тем, что вы не идёте со мной к полюсу. О том, что так может случиться, я вам, помнится, говорил вскоре по прибытии «Фоки» в Тихую. Я вынужден принять такое решение, поймите. Во-первых, недостаточно собак, а во-вторых, для вас немало дела будет и здесь.

Седов вглядывался в полутьме в выражение лица Визе, пытаясь определить его реакцию на это известие.

— Что ж, я согласен с вашим решением, — проговорил тихо Владимир Юльевич. — Наверное, так действительно будет лучше.