Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

Седов ждал возражений, недоуменных вопросов. Но Пинегин и Визе промолчали.

— Он постарше всех, да и командовать любит, — добавил Георгий Яковлевич, чтобы вовсе отмести возможные недоумения. Говорить о том, что Кушаков, если оставить за начальника не его, мог бы при его вздорности натворить больших бед, Седов не стал, справедливо полагая, что это и так понятно. — Сахарова я оставлю за капитана, — закончил Георгий Яковлевич.

Остаток пути шли в безмолвии. Молчание было неловким, тягостным.

Чувство тревоги поселилось и в Визе, и в Пинегине, да и в других членах экипажа уже в начале этой второй, очень тяжкой зимовки. Это чувство тревоги, разбудораженное сейчас приближением, как казалось всем, чего-то непоправимого, надвигающегося со стороны самой мрачной части небосвода, оттуда, с севера, от полюса, больно отзывалось в сердцах и Пинегина и Визе.

Путники приближались к неподвижному «Фоке».

— Георгий Яковлевич, — заговорил Пинегин с заметным волнением в голосе и повернулся всем телом, к Седову, едва не загородив ему путь, — ради бога, ну подумайте ещё и ещё раз, не торопитесь… Ведь мы только добра желаем вам и успеха тому делу, ради которого все мы здесь!

Седов невольно остановился, едва не наткнувшись на художника.

— Я подумал, Николай Васильевич, — мягко возразил он. — Я много думал, поверьте. Могу подумать и ещё, извольте. Я признателен вам за беспокойство о нашем деле и заботу обо мне. Но уверяю вас: сколько бы ни думал я, ничто меня уже не свернёт, не остановит. — Седов по-товарищески положил одну руку на плечо Пинегину, вторую — Визе. — И не будем больше об этом, — добавил он упрямо. — Назад пути нет.

— Но ведь вы можете не дойти! — взволнованно воскликнул Пинегин, впервые назвав вещи своими именами, впервые сказав прямо о том, что прежде подразумевалось.

— Я не дойду — другие дойдут, — со спокойной убеждённостью вымолвил Седов. — Кто-то ведь должен быть первым!

В глазах Георгия Яковлевича промелькнул упрямый, некий отчуждённый и вместе с тем горький блеск.

Штормовые порывы ветра, гулкие, словно отдалённый гром, колотили по бортам «Фоки», сотрясая мачты и весь корабль.

Седов лежал в своей койке и с тревогой прислушивался к злобным наскокам ветра.

Шторм бесновался с прошлой ночи. А близ трапа, запорошённые снегом, ожидали три нарты цугом с разложенной на снегу упряжью. Неистовый шторм при тридцатиградусном морозе сделал выход к полюсу и назначенный день, 14 февраля, невозможным. Заметив движение стрелки анероида к ослаблению ветра, Седов назначил выход на завтра, на пятнадцатое.

Все последние дни он с Линником и Пустотным занят был бесконечными приготовлениями к полюсному походу. На льду у борта «Фоки» велел поставить полюсную палатку, осмотрел её, признал вполне подготовленной. В палатке обследовал и ощупал трёхместный спальный мешок с подшитыми внутрь простынями, чтобы не вытирался олений мех. Потом зажгли полюсный примус и определили расход керосина на час горения. Седов осмотрел собак, угостил их мясными галетами, убедился, что псы едят предназначенный им корм с удовольствием. Он устроил осмотр амуниции своих спутников, которую брали они с собой про запас. Белья и одежды было как будто достаточно. А вот с обувью оказалось хуже. Кроме тёплых сапог, подшитых нерпой, было ещё у каждого по паре пимов — не новых, починенных — да по валенкам. Для двухтысячеверстного пешего перехода этого было мало.

Седов велел добавить в снаряжение кож, выделанных из тюленей, что добыли у Новой Земли, дратвы, насученной Шестаковым из верёвочной пакли, шило и парусную иглу.

Потом Георгий Яковлевич позвал обоих матросов к себе в каюту и долго беседовал с ними о предстоящем походе. Он поведал о своём плане, обо всех трудностях, которые могли встретиться и о которых он знал из дневников и из заметок участников прежних экспедиций к полюсу. Седов пристрастно поинтересовался, не подведут ли его матросы в этом труднейшем путешествии нерадением к делу, требующему огромной собранности, воли и много сил.

— Такая дума недопустима, господин начальник, — ответил за обоих Линник, покачав головой. — В это путешествие мы с Пустошным отправляемся ведь добровольно. И мы достаточно обдумали всё. А в походах прошлой зимовки как-никак испытали себя.

Вчера Седов производил астрономические и магнитные наблюдения, последние перед выходом. На них ушло более двух часов на тридцатитрехградусном морозе.

Вернувшись на «Фоку», почувствовал, что вновь настудил ноги. Опять заныли они противно, предательски.

Теперь Георгий Яковлевич неподвижно лежал при зыбком свете свечи на своей узкой койке, укрывшись поверх одеяла полушубком и старой парусиновой палаткой, и тихо дышал, глядя в посеревший дощатый подволок. Он дышал так тихо, что не замечал даже пара от своего дыхания в морозном воздухе каюты и не слышал этого своего дыхания в завываниях ветра.

Седов не узнавал себя. Он перестал себя узнавать с той поры, как одолели его, ничем никогда не болевшего, хвори. Руки и ноги, обычно пружинно готовые к действию, он ощущал теперь безвольно лежащими отдельно от туловища, будто они не принадлежали ему больше. Столь слабым физически он не знал себя никогда. На протяжении трёх последних месяцев, показавшихся Седову едва ли не длиннее всей его предыдущей жизни, недуги не переставая терзали его. Постоянно то ныло в ногах или кололо в боках, то жгуче болело во рту, в желудке и горело что-то в горле, вызывая приступы тяжкого кашля, слабость.

Это отнимало его силы. Но не могло отнять волю.

Ощущая сейчас руки и ноги не своими, Седов не переставая работал головой. Изболела вся его душа от сознания того, что момент для выхода к полюсу, кажется, и впрямь неподходящ, как толкуют об этом на «Фоке». Собак и провизии действительно недостаточно для столь долгого пути.

Георгий Яковлевич глядел в подволок и, раздумывая обо всём этом, старался убедить себя в обратном, успокоить теми последними своими расчётами, что убедили его самого в возможности осуществить задуманное. Но то и дело являлись новые сомнения. Он гнал их прочь, но они вновь вылезали и навязчиво маячили на пути его мыслей, услужливо предлагая сопоставления.

«Да, — начиная раздражаться, размышлял Седов, — действительно, Нансен с Иогансеном отправились к полюсу от своего затёртого льдами «Фрама» с провизией на сто дней и с кормом для двадцати восьми собак на восемьдесят дней. Практически это почти то же, что и у меня. Нансен не дошёл до полюса, повернул к земле, едва миновав 88-й градус северной широты. Но зато потом он целый год жил охотой, благополучно перезимовав со своим спутником в норе на холодном острове Земли Франца-Иосифа, — возражал себе Георгий Яковлевич. — Но ведь он так и не дошёл до полюса, хотя исходной точкой была широта в 84 градуса, а не в 80, как здесь. У Нансена прекрасная выносливость, но ему не хватило силы духа, чтобы продолжать идти вперёд, — пытался успокоить себя Седов. — Ну хорошо, а экспедиция Абруццкого! Ведь полюсная группа лейтенанта Каньи учла опыт нансеновского похода и предусмотрела всё, чтобы не повторить ошибок предшественника-норвежца. Группа Каньи опиралась на две вспомогательные партии. Они отправились вместе с ней и, отдав затем свои припасы, вернулись. Каньи удалось пройти чуть дальше, чем Нансену, а выходил итальянец от точки, более, чем «Фрам», удалённой от полюса. У Каньи не было навыков полярных путешествий и достаточных знаний арктической природы. Пири, как пишут, учёл опыт и того и другого. Да и тренировался он в Арктике несколько лет. И его сопровождали вспомогательные партии. Но в самом ли деле достиг он полюса? Учёные ставят под сомнение этот факт, доказательств убедительных Пири представить не мог, равно как и Кук, тоже претендующий на лавры завоевателя полюса. Да и трудно представить какие-то абсолютно бесспорные доказательства пребывания на самом полюсе, а не где-либо в районе, отстоящем от этой точки на сотни миль. Тем более что ни Пири, ни Кук не были специалистами в точных астрономических и иных наблюдениях и вычислениях. Не напрасно ведь возникли сомнения в достижении ими полюса, — утешал себя Седов, — да и не были они там наверняка. Ну а ты, у тебя есть, как тебе кажется, опыт, какого не было у Каньи, отчаянная воля, чего, на твой взгляд, недоставало Нансену, знания, коих были будто бы лишены Пири и Кук. Но зато нет достаточных припасов, собак. А главное, нет необходимых сил. Но здоровье — вещь поправимая, недостаток же припасов пугает, лишь когда много думаешь об этом. Главное, не бояться, рассчитывать на свои силы, на охоту и, что бы ни грозило, без страха стремиться вперёд. Фортуна всегда со смелыми духом».