Сергей Никитин - Дорогой чести

— Товарищи матросы, старшины и офицеры, — торжественно сказал он, — благодарю вас за отличное выполнение боевого задания.

Ряды моряков дрогнули. От трапа до кормового клюза пробежал легкий шорох и вдруг воздух сотрясло многоголосое:

— Служим!.. Советскому!.. Союзу!..

Молчал только Борис Похитайло.

Матрос Иван Маркушин славился в соединении подводных лодок своим ворчливым характером. Он был всегда чем-нибудь недоволен: частыми посещениями бани и редкими увольнениями в город, чрезмерной заботой мичмана Комова о «надлежащем внутреннем и внешнем виде вверенной матросу материальной части» и многим другим.

Ворчливость матроса была в сущности безвредной: хотя он и морщился недовольно, бубнил что-то себе под нос, но обязанности по службе выполнял образцово. Мичман Комов эту особенность характера Маркушина понял не сразу. Когда матрос прибыл с подводной лодки в хозяйственную часть береговой базы, в распоряжение мичмана, тот, проверяя его водительские права, сказал:

— Шофер второго класса! Хорошо. Поработаем, значит.

— Да, придется, — ответил недовольно Маркушин. — Запихнули…

— То есть как это? — переспросил Комов строго.

— А так, товарищ мичман, запихнули и все. Я был на подлодке дизелистом, а теперь… Дурака свалял на «гражданке» — получил права. Вот и попался. — Маркушин вяло махнул рукой и уставился своими голубыми глазами куда-то в потолок, по-мальчишески капризно надув губы. Мичман чуть не расхохотался.

— Матрос Маркушин, — повысив голос, сказал мичман, — с подводной лодки вас перевели на берег по медицинским соображениям: организм ваш имеет склонность к кессонной болезни. Таково заключение авторитетной медкомиссии.

— Кессонная болезнь! — ворчливо воскликнул Маркушин. — Товарищ мичман, у нас в роду и дед и отец были моряками. Правда, под водой на глубине у меня в ушах покалывает и в голове шумит, но это… психологически! Очень уж ответственный момент! Обещал устранить силой воли. Не верят. Просто узнали, что шофером был дома, и запихнули…

— Вот что, — поднялся мичман из-за стола своей «штаб-канцелярии» — деревянной пристройки у гаража, — насчет того, что вас запихнули, прошу не рассуждать… психологически. Приказ есть приказ! А потом, шофер — дело ответственное и не менее важное, чем дизелист на корабле. А вообще, я еще подумаю, можно ли доверить вам материальную часть. Пока же будете помогать на ремонте: автомашина находится в мастерской.

На ремонте Маркушин работал хорошо, хотя и не переставал ворчать. Приглядываясь к матросу, мичман со временем понял, что Маркушин дело свое знает отлично, грузовик содержит в порядке, всегда в полной готовности, но характерец у него действительно беспокойный, задиристый.

«Ладно, пусть ворчит, подойдем к нему дифференцированно, учитывая индивидуальность, — решил мичман, вспомнив неоднократные напоминания начальника об учете психики каждого человека при его воспитании. — Не на характере груз возить, на машине. А шофер он толковый».

И вот теперь, проверяя машину Маркушина перед выходом из гаража и вручая ему путевой лист, мичман назидательно сказал:

— Итак, отправитесь в дальний рейс. Груз повезете ответственный. Со склада поедет сопровождающий, но, понятно, отвечаете за все прежде всего вы. Просили выделить лучшего шофера. Начальник доверил вам, Маркушин. Понятно?

— Все равно, — ответил матрос. — Надо же кому-то ехать. Довезу куда следует в порядке.

— Тьфу, — не выдержал мичман. — Ну что у тебя за характер, Маркушин? Надо отвечать «Есть», а ты разводишь турусы на колесах…

— Я к тому, товарищ мичман, что цепи на колесах надо бы заменить. В трех местах уже заклепывал. Дорога сейчас плохая, снегу навалило, машина буксует, а цепей крепких нет.

— Хорошо, я выпишу. Вернешься, получишь. А сейчас отправляйтесь.

— Есть, — ответил четко Маркушин и красиво козырнул.

— Ну вот, теперь другое дело. Исполняйте.

На складе, пока нагружали машину, Маркушин ходил вокруг, поглядывал на рессоры и ворчал:

— Разве так грузят? Машина не телега, — и принимался сам размещать ящики в кузове.

Потом он нырнул под машину, что-то ощупал там, постучал и опять забубнил:

— Нагрузят, точно верблюда. Рады стараться. А если лопнут рессоры?

— Что, перегрузили? — встревожился сопровождающий, парень с расплывчатым круглым лицом, укутанный в полушубок и тулуп. Маркушин, прищурившись, покусал нижнюю губу, ударил каблуком в шину.

— А много еще?

— Три ящика.

— Ничего себе! — воскликнул Маркушин. — Хорошо еще не пять. Три, пожалуй, увезем.

Километров пятнадцать ехали лесом. Дорога шла просекой; две темные глубокие колеи, разделенные белым гребнем, уползали змейками вдаль и внезапно исчезали за поворотом. Справа и слева дороги стеной стоял сосновый бор. По верхушкам стройных сосен изредка пробегал ветер, раскачивал их, и тогда меж деревьев и над просекой начинали метаться растрепанные снежные космы. Сухой колкий снег, словно тусклая металлическая стружка, тяжело кружился в воздухе и со звоном осыпался на капот и стекла кабины.

— В поле наверняка метет, а у меня цепи на колесах ненадежные, — проговорил вслух Маркушин.

Дремавший сопровождающий приоткрыл глаза и равнодушно промычал:

— Ничего, доедем, — и снова спрятал пухлый подбородок в шалевый кудлатый воротник тулупа.

— Доедешь! — недоброжелательно протянул Маркушин. — Видно, специалист по доезжанию…

Сжав губы и навалившись грудью на баранку, Маркушин зорко поглядывал вперед.

Проехали лес, и ветер сразу со всех сторон навалился на машину, забил смотровое стекло снегом. «Дворник», до этого легко бегавший туда-сюда по стеклу, замедлил движение, тяжело, рывками сдвигая маленькие сугробики. Снег валил все гуще и гуще. Маркушин, ворчавший всю дорогу по разным, мелочам, теперь молчал. Он весь собрался, напрягся, вытянув голову вперед и крепко охватив руками баранку. Когда «дворник», не в силах сдвинуть к краю толстый слой снега, спотыкался и начинал дрожать на месте, Маркушин останавливал грузовик, выскакивал из кабины и очищал стекло рукавицей.

Метель разгулялась на славу. Ехать становилось все труднее и труднее. Машина натруженно урчала, преодолевая наносы. Маркушина точно подменили: он действовал молча, уверенно, спокойно. Когда грузовик, застревая в сугробах, начинал буксовать, шофер включал «задний ход», отъезжал немного и тут же набрасывался на снежный холм, с ходу преодолевая препятствие.

На правом заднем колесе лопнула цепь и звякала, ударяясь в днище кузова. Маркушин снял ее, бросил в кабину.