Георгий Струмский - Наско-Почемучка

«Я решу Милчо домашнее задание по алгебре, если он ответит мне на один вопрос».

Милчо побледнел и что-то невнятное забормотал.

— Отвечай, отвечай, — подтолкнул его к столу Наско. — ты ему больше двадцати вопросов задал. Пошевели теперь и ты мозговыми извилинами.

Робот зажужжал, затрещал, достал листочек из отверстия и подал его Милчо.

Мы наклонились к бумажке и прочли: «Кто изобрёл фотографию?»

— Не знаю, — тут же ответил Милчо Техника.

— Не знаешь, да? Что же ты повесил на себя этот аппарат? — засмеялся я и хлопнул его по шее.

— Давайте я сделаю ещё один цветной снимок, — залепетал красный от смущения Милчо.

— Никаких снимков, — отвечал Наско. — Сейчас будешь играть с ним в шахматы. Тебе даётся ещё одна возможность защитить своё человеческое достоинство.

Мы с Наско быстро расставили фигуры двух армий.

Игра началась.

На четвёртом ходу Милчо почесал нос. На шестом у него засвербело в ухе. На десятом ходу он глубоко задумался. Целых десять минут он не поднимал головы.

— Ты что, музыку слушаешь? — злорадствовал Наско. — Я выключу радио, если оно тебе мешает.

На двадцатом ходу железная рука взяла королеву и доставила её против короля Милчо. А робот сказал с торжеством вполне человеческим голосом:

— Шах и мат.

Робот заговорил!

Под нашими изумлёнными взглядами тяжёлые руки поднялись со скрипом и сняли скафандр. Из железных доспехов возник тонкий, высокий мальчик, поправил измятую белую рубашку и, улыбаясь, подал нам руку.

А Наско-Почемучка объявил:

— Как я вам уже говорил, это мой двоюродный брат из школы имени Юрия Гагарина в Софии. Его зовут Васко. Мы с ним отличаемся друг от друга только одной буквой.

— Ваш «Аввакум Захов» вогнал меня в пот своими вопросами, — засмеялся Васко, вытирая лоб. — Ну, Милчо, когда будут готовы цветные снимки?

— С-с-скоро, — залепетал Милчо. — Так, значит, ты просто человек?

Вот и всё.

Надо только вам сказать, что цветные снимки не были готовы скоро. И вообще не были готовы. И не будут. Милчо удачно выбрал освещение, правильно навёл фокус, но… допустил маленький промах: забыл зарядить плёнку.

Ещё как-то в апреле собрались мы все у нас под навесом и распределили между собой планеты. Моя была самая светлая — Венера. Милчо достался Меркурий, а Данчо — Юпитер, Цветанке — Марс, Латинке — Сатурн. Не помню точно, чьи были Уран, Нептун, Плутон, но все ребята получили по планете.

Только Наско-Почемучка остался тогда без ничего.

Он с удовольствием участвовал в распределении, даже долго объяснял Латинке, какая чудесная планета ей досталась — с кольцом, и рассказывал Данчо, что у его планеты двенадцать спутников.

А сам так ничего и не пожелал себе взять. Как ни уговаривали мы его, как ни просили. Я ему даже добровольно, по-дружески готов был подарить свою Венеру. Нет, не пожелал.

— Отстаньте, — сказал Наско. — Заботьтесь каждый о своей планете. Я кое-что придумал, только пока не могу сказать.

Ну ладно. Раз что-то придумал, то и хорошо. Мы не стали его расспрашивать.

В то время в нашей деревне была ярмарка. Мы бегали туда и по очереди смотрели в телескоп.

Разглядывали Сатурн, лунные кратеры Коперника и Галилея, горные хребты Альп и Кавказские горы, которые разделяют Море Спокойствия и Море Дождей. Рассмотрели вершину Циолковского и поле Мира. Милчо Техника уверял, что он видел советский вымпел на Луне.

— Одну секундочку я его видел, честное пионерское! — клялся он. — Он такой кругленький, с пятиконечной звездой.

— Ну конечно! — злился на него Данчо. — Я ни одного из двенадцати спутников своего Юпитера не видел, а он даже звезду на вымпеле разглядел!

Старичок у телескопа, которого мы называли Галилео Галилей, слушал наши разговоры, помогал нам наладить объектив и всё озабоченно щёлкал языком.

— Слушайте, продешевил я. Дёшево продал вам все девять планет — всего по десять стотинок каждая.

— Почему это девять? — поправила его Цветанка. — Третья по величине планета — Земля. Землю мы в телескоп не рассматриваем.

— А остальные мы уже раньше распределили, — пискнул Милчо. — Моя — самая маленькая, зато она ближе всех к Солнцу.

— Ладно хвалиться-то. Пошли в тир.

— До свиданья, дедушка.

— Мы ещё придём!

Галилео Галилей оставался возле своего телескопа и кивал нам, улыбаясь.

Мы мчались в тир, а потом катались на карусели и бежали в комнату смеха, где диковинные зеркала отражали нас в самом нелепом виде, а после оглушал нас весёлый цирковой гомон. И много, много ещё несыгранных игр, дел и забот ожидало нас на этой третьей по величине планете — Земле.

…Мы с Наско лежали на спине на сухой полянке недалеко от берега Струмы. Самая длинная улица нас привела сюда — над нашими головами шумел самый высокий тополь и убаюкивала песня невидимых кузнечиков.

Мне казалось, что если я не буду держаться за землю, то рухну в огромную пропасть звёздного неба, которое сверкало перед моими глазами.

И чтобы не упасть туда, я крепко держался за траву, за упругие стебли молочая.

— Вон хвост Большой Медведицы, — показывал Наско. — Вот Близнецы. А это Орион и Вега.

— Наско, ты просто ходячий атлас звёздного неба!

Рядом с ним и меня притягивали эти высокие звёзды и созвездия со странными, заманчивыми, манящими именами: Кассиопея, Андромеда, Козерог.

В такие тихие вечера мне казалось, что если бы у меня хватило сил поднять затёкшую руку, то я смог бы до них дотянуться.

Мы долго лежали и смотрели в небо, не разговаривая.

Я прислушивался к спокойному дыханию Наско и следил за своей светлой планетой.

А может быть, сейчас на какой-нибудь венерианской поляне лежит на спине такой же мальчик и смотрит на Землю. Интересно, растёт ли там такая же зелёная трава? И какие там цветут цветы и как выглядят реки и горы? И есть ли там такая же красивая река, как наша Струма? И может ли он, как и я, испытывать жажду и страх? Что любит этот мальчик и чего не любит? Не размечтался ли он, как я сейчас? И есть ли у него верный друг? Не может быть, чтобы такого мальчишки не существовало. И если там у него сегодняшняя ночь такая же тёплая, то и он лежит на своей полянке и смотрит сюда, на нас.