Нинель Бейлина - Калитка, отворись!

Они оделись.

— Погоди, — просит Зина. — Давай на прощание угадаем, как называется речка.

— Прозрачная, — говорит Нюрка.

— Счастливая, — говорит Зина.

— Быстрянка, — говорит Нюрка.

— Рубикон! — со вздохом произносит Зина.

— Река — Песенка, — смеётся Нюрка.

А река называлась просто Кучук, и Нюрка это знала.

Работали ещё полтора дня. Тянули и тянули блестящую ленту по траве, снова сухой, по колючкам, которые стёрли до белизны сапоги Жоры и Чумака, а Зине и Нюрке исцарапали ноги. У Нюрки царапины белые по смуглой коже, у Зины — розовые, из них то и дело сочится кровь.

Пожалуй, это самая приятная работа из всех, если бы не так кололись колючки, если бы не так хотелось пить. И если бы… не тот разговор о бригаде… Как раньше Зина в мыслях раздула свой поступок с близнецами до чуть ли не подвига, так сейчас эта маленькая и вначале не очень смутившая её ложь вырастала в её глазах до чудовищных размеров. До размеров катастрофы.

Зина работала молча: от разговоров ещё больше хочется пить. Нюрка не пыталась с нею заговаривать. И Чумак не говорил ничего постороннего. А Жора спал на ходу. Никогда ещё не разговаривали так мало, как в эти два дня.

Утром и вечером и ещё одним утром Нюрка ходила на почту. Телеграмма, конечно, не пришла. Папа хотел было поговорить с Нюркой, но Зина старалась не оставлять их наедине, а когда они были втроём, всё время заговаривала на другие темы. Это ей удавалось. То ли папа понял, чего она хочет, то ли он слишком был погружён в свою болезнь… К тому же, видимо, папе совсем неплохо было здесь без маминых забот и волнений. Он купался по утрам в реке, соблюдал диету, открыто глотал лекарства, вволю лежал на кровати и читал книги. Как-никак, ведь это был его отпуск.

В последний день, во второй его половине, когда всё уже было закончено, девочки пошли проститься с речкой Песенкой.

На дороге буграми застыла изъезженная грязь. На берегу и в воде стояли и лежали коровы, хвосты их равномерно болтались из стороны в сторону, как «дворник» по стеклу автомобиля. Коровы глядели в пыльное небо, мычали беззвучно, словно вобрав в себя все изнеможение, всю лень этого душного дня…

Девчонки окунулись по разу, но прохладнее им не стало. Они разлеглись на песке, лицом вниз, невдалеке от коров. Плюнешь в песок, поднесёшь песок со слюной к уху в сжатом кулаке — пищит; вот и всё развлечение.

— Неужели Эля может обмануть? — сказала Нюрка, поворачиваясь в Зинину сторону. — Не может она обмануть.

Зина положила лоб на сплетённые пальцы:

— Каждый может обмануть. — Голос её звучал глухо. — Давай, Нюра, загадаем; если вечером не придёт телеграмма, завтра едем вместе с Чумаком.

Нюрка села:

— Погоди. Может, ты не хочешь в бригаду? Так и не будем добиваться.

Зина плотно прижалась к песку и назло себе, назло неизвестно кому сказала:

— Хочу! Чего ты ко мне пристаёшь!

…Возле общих вагонов ещё тянулись цепочки людей. По перрону прогуливались другие люди в ожидании других поездов. Бегали дети. Никто никого не провожал. Внутри плацкартного было просторно. Полки блестели. По стёклам рассыпались пыльные рябинки — следы недавнего забытого дождя. «Чудно, у меня есть билет, не надо лезть в ящик», — подумала Нюрка, предвкушая удовольствие от этой поездки вместе с Зиной и Чумаком.

— Зина, пойдём постоим на воздухе, душно.

— Пойдём.

Зинин папа сидел, навалясь грудью на столик, ворчал на Чумака:

— Отстанут. Сейчас отправление. Верните их, Чумак. Вы же имеете влияние на мою племянницу, как я заметил.

— Ничего с ними не случится.

— А! Вы говорите, как мальчишка!

— Благодарю.

— Нет, эта моя племянница такое чудо, что никогда нельзя быть уверенным. Обязательно что-нибудь выкинет. В конце концов, она скоро паспорт получит, а дядя должен за ней гонять бог знает куда.

— Ничего она не выкинет. Просто ей грустно.

— С чего бы?

— Ну, хотя бы потому, что подруга не прислала ей телеграммы.

Папа засмеялся и рассказал про то, что телеграммы не будет. Чумак выслушал с недоумением и ничего не успел спросить, а Жора, изнывавший от скуки и ленившийся выйти в тамбур, обрадовался поводу наконец поднять себя с места. Он хлопнул папу по плечу:

— Не волнуйтесь, доктор, сейчас я их приведу к вам на верёвочке.

Папа хотел было попросить его не рассказывать Нюрке ничего, но не успел.

— Как жаль, что почта была закрыта, когда мы уезжали, — говорила между тем Нюрка.

— Жаль, — вздохнула Зина.

Впервые ей не хотелось остановить время, она думала Нюркиными словами: «Скорей, скорей вперёд». Но только слова были те же, а смысл их совсем другой: «Пусть дежурный ударит скорее в колокол, чтобы мы были уже далеко отсюда, дома, дома, дома…»

— Может, ты, Нюр, напишешь Эле письмо?

— Никогда я не стану после этого ей писать!

Зина улыбнулась:

— И не надо.

Теперь она верит в судьбу.

Жора сошёл с подножки и, широко улыбаясь, идёт к ним. Он-то и есть судьба, но этого Зина ещё не знает, и он сам не знает.

— Дядя Вася ошибся, — сказала Нюрка, с усилием глядя в улыбающееся Жорино лицо. — Он совершенно напрасно не велел посылать телеграмму. Он не имел права решать за меня. А Зина, конечно, ничего не знала об этом разговоре… Правда, Зина?

Зины рядом не было. Стоял только Жора и хохотал: вот смешно как вышло!

«Наверное, Зина побежала ругаться с папой. Это, пожалуй, лишнее. Но она, конечно, очень зла на него. И в лагерь он ей написал кривое письмо и опять её обманул. Но что же она не показывается? Ведь не может быть, чтобы она знала и не сказала мне… «Утром едем вместе»… «Я смотрела на тебя, а ты не проснулась»… «Я ни в кого не влюблялась, кроме тебя»… Нельзя же так врать, невозможно! Почему она не идёт?»

Жора схватил Нюрку за руку:

— Пошли!

— Отстань!

— Ну, как хочешь, — обиделся он. — Моё какое дело? Оставайся здесь хоть насовсем.

Дежурный ударил в колокол. Чумак стоял на подножке. Нюрка подбежала к нему, и он протянул ей руку, и она взялась за неё обеими руками, но не поднималась в вагон. Чумак наклонился:

— Ты что?

Она потёрлась лбом о его ладонь:

— Я, наверное, остаюсь. Это очень долго объяснять… Пожалуйста, скажите Зине: если она ничего не знала, я найду её вон там на ступеньках. А дядю Васю задержите в вагоне. И, если можно, дайте мне мой билет.

— Не понимаю…

— Я потом всё вам напишу. Хорошо?

Он вгляделся в неё и просто сказал:

— Хорошо.

Нюрка поплелась к станции, дошла до крыльца, села на ступеньки. Поезд тронулся.

Сначала он полз едва заметно. Зина вышла в тамбур, спустилась на одну ступеньку. Ещё легко было сойти. Они смотрели друг другу в глаза, и расстояние между ними увеличивалось. Зина сошла еще на одну ступеньку, крепко вцепилась в поручни. Еще можно соскочить — если она не знала!