Айвен Саутолл - Поселок Тополи

В ту же секунду он потерял белую линию. Он не знал, влево она ушла или вправо, а дым был густой, как туман, и шины визжали — разогревшаяся резина скользила по асфальту. Он почувствовал, как с твердой поверхности съехал на рыхлую, с полотна дороги на гравий обочины. В ту же секунду машина бортом ударилась о склон выемки и закружилась волчком.

Она еще два раза ударилась о склон — сначала задом, потом передом — и стала.

Гарри, совсем оглушенный, сначала понял одно — что остался жив. Потом мало-помалу до его сознания дошло, что его ремень выдержал, что отец Лорны не упал с сиденья, а только переместился, что Уоллес и дедушка Фэрхолл по-прежнему сидят впереди неподвижно, точно заснули.

Огонь все еще ревел в деревьях, но казалось, что наступила странная тишина. Мотор машины заглох, а жара стала совсем невообразимая. Что делалось снаружи, Гарри не знал. Все стекла в машине, кроме одного бокового, растрескались — то ли от удара, то ли от жары. Ветровое стекло стало матовым от сетки мелких трещин, ручка дверцы раскалилась. Но Гарри во что бы то ни стало нужно было глотнуть воздуха — все равно какого воздуха, любого. Он нажал ручку и ногой распахнул дверцу.

Он выбрался из машины в диковинный мир черных и серых теней, пронизанных языками огня. Этот мир напоминал увеличенную до гигантских размеров черно-белую фотографию, посреди которой таинственно мерцали свечи. Это был мир, в котором что-то хрустело, трещало и рвалось на фоне громоподобного рева. Это был мир духов и призраков, изменчивых очертаний и сказочных фигур, изваянных из дыма. Это был мир едких запахов и никогда не испытанных ощущений, мир пугающе нереальный, но уже понемногу остывающий, потому что чудовище пронеслось над ним с ревом и устремилось дальше, в лесную чащу. За собой оно оставило тысячи крошечных пожаров в ветвях обгорелых деревьев и в подлеске, тысячи крошечных огней, которые хлопьями падали на землю сквозь жесткую, обесцвеченную, обезвоженную листву, миллионы искр, летящих по ветру, и без счета мертвых мелких тварей. Змеи, ящерицы, твари крылатые и в меховых шкурках устилали дорогу либо лежали погребенные под лесным пеплом.

Гарри видел этот фантастический мир, по едва ли сознавал это, потому что видел его сквозь туман. То был туман из соленых слез, от которых еще больше щипало глаза, из кашля, растерянности и тошноты. Потом его вырвало. Рвота продолжалась так долго, что каждое сокращение мускулов стало болезненным, как порез. А потом он стоял, покачиваясь, ничего не видя и не понимая, заглатывая большими глотками воздух, дым и едкие пары, кряхтя и ежась. И вдруг перед ним с предельной ясностью возник вопрос: неужели только он один и уцелел?

Нет, он был не один. Дедушка усадил Уоллеса у дороги и пригнул его туловище книзу, головой между коленями. У машины все четыре дверцы были распахнуты. Краска на ней облупилась, спереди, сзади, сбоку были вмятины, а по черным зигзагам на асфальте и вдавленным петлям на гравии можно было судить о том, как ее швыряло.

Дедушка обратился к Гарри:

— Ну что, теперь полегче?

— Да, сэр.

— На волосок были.

— Да, сэр.

— А все-таки лучше, что не повернули обратно. Наверняка бы сжарились.

— А так?

Дедушка пожала плечами.

— В жизни не видел, чтобы пожар двигался так быстро. Тридцать миль в час, не меньше. Оно и лучше. А то все равно бы изжарились.

Немножко поджариться дедушка, видимо, успел. Его голос, такой уверенный и сдержанный, совсем не вязался с его жалким видом.

— Запомни, малый: самое безопасное место во время пожара — это позади пожара, если только сумеешь туда попасть… Ну, передаю тебе твоего товарища. А я пойду взгляну на мистера Джорджа.

— Он умер?

Дедушка стрельнул на него глазами.

— С чего это ты взял?

— Да не знаю…

— А не знаешь, так не говори о смерти.

Дедушка пошел к машине, а Гарри помог Уоллесу встать. Лицо у Уоллеса казалось одновременно и зеленым и красным. Он весь трясся, ухватившись за руку Гарри, и бормотал, запинаясь:

— О, чтоб им… О, чтоб им…

Но Гарри следил глазами за дедушкой, вернее, за его ногами, стоящими на земле. Больше ничего не было видно — старик склонился над задним сиденьем. По ногам дедушки Гарри старался прочесть, что тот видит.

Дедушка заговорил:

— Крепким мужик, ничего не скажешь. Я и сам боялся, что он умер.

Дедушка выпрямился. Локтем он пробил дырку в растрескавшемся ветровом стекле, смахнул осколки и уселся на свое место. Он отключил скорости и нажал на стартер. Мотор заработал.

— Есть, — сказал дедушка, — Сзади свободно?

— Да, сэр.

Дедушка дал задний ход, но развернуться не мог.

— Не слушается чертова баранка.

Он уже выехал на середину дороги, а все не мог выправить машину. И тут Гарри заметил, что рулевая тяга волочится по земле.

Дедушка вышел и сам ее осмотрел.

— Дело табак, — сказал он, — Но оставаться здесь нам нельзя. Очень еще много огня вокруг.

Дедушка задумался, и Гарри был рад, что решать вопрос не ему, что кто-то другой найдет выход.

— Так, — сказал дедушка. — Машину сдвинем в сторонку и пойдем пешком. Хорошо бы бегом пуститься, да не выйдет. До Милтондэйла еще с милю осталось. Может, чуть больше. Полное безобразие! Хлипкие нынче пошли машины. В тридцать седьмом году я в поезд врезался, и то ничего — поехал дальше своим ходом.

На улице было так страшно, что Стелла поспешила вернуться в дом.

— Хоть бы радио послушать, — сказала она, — узнать бы, что творится.

Лорна только пожала плечами. Она все еще сидела в старом кресле и еще не совсем проснулась.

— Транзистора у вас, наверно, нет? — спросила Стелла.

— Нет.

— Небо просто ужасное.

— Сколько я проспала?

— Около часа, наверно.

— Ты позавтракала?

— Поела корнфлекса, спасибо.

— А не готовила ничего?

— Электричества все нет. А дровяную плиту мне не хотелось растапливать. И без того жарко.

— Который час?

— Без пяти девять.

— И темно?

— Я же тебе говорю, это небо такое.

— Ой! — воскликнула Лорна. — Без пяти девять!

— А что?

— Вода! Морковь! Поливалки с пяти часов не переставляли, а надо было в восемь. И ягоды. Солнце-то передвинулось, они теперь не в тени.

— Солнце почти не светит.

— И на том спасибо, — Лорна уже была у двери. — Этим ягодам никак нельзя дать испортиться. Они и утром были неважные, могут совсем расползтись… Может, ему никогда больше не придется их собирать…

— Не надо так говорить.

Лорна преобразилась. От ее тупого отчаяния не осталось и следа.

— Надо смотреть правде в лицо, Стелла. Ведь рано или поздно это со всеми случается.