Джин Уэбстер - Милый недруг

Не странно ли, что самые милые мужчины часто выбирают самых скверных жен, а самые милые женщины – самых скверных мужей? Наверное, они слепы и доверчивы потому, что милы.

Знаешь, самое интересное занятие в мире – это изучение характеров. Наверное, мне следовало быть писательницей; люди притягивают меня, пока я не узнаю их, как свои пять пальцев. Перси и доктор представляют весьма интересный контраст. Ты всегда, во всякую минуту, знаешь, о чем думает этот милый молодой человек; он написан, как букварь, крупным шрифтом и односложными словами. Но доктор! Его с таким же успехом можно написать по-китайски. Ты ведь слыхала о людях с двойственной натурой? Так вот, у доктора – тройственная. Обычно он научен и тверд, как гранит, но иногда мне кажется, что под этой оболочкой скрывается необыкновенно сентиментальное существо. Бывает, что он несколько дней подряд терпелив, добр и услужлив, и я начинаю любить его. Потом, без всякого предупреждения, из самых сокровенных глубин поднимается необузданный дикарь, и… Господи! с ним просто сладу нет.

Часто мне приходит в голову, что когда-то, в прошлом, он перенес ужасное горе и все еще мучается воспоминанием. В разговоре с ним тебя преследует неприятное чувство, что где-то в потаенных уголках его мозга таится какая-то постоянная мысль, не имеющая никакого отношения к данной беседе. Может быть, это просто романтическое истолкование неимоверно плохого характера. Во всяком случае, он ставит меня в тупик.

Целую неделю мы ждали хорошего ветреного дня, и вот он наконец настал. Мои дети наслаждаются «Днем летучего змея», как в Японии. Все старшие мальчики и большинство старших девочек разбросаны по скалистому овечьему пастбищу, граничащему с нами с востока, и запускают змеев своего собственного производства.

Ужасно трудно было добиться разрешения у строптивого соседа. Он заявил, что не любит сирот и если он позволит им один раз забраться в свое поместье, их уже не выгонишь. Слушая его, можно подумать, что сироты – какой-то зловредный вид жуков.

Я умасливала его полчаса, и он сердито разрешил нам воспользоваться овечьим пастбищем на два часа при условии, что мы и ногой не вступим на пастбище коровье, лежащее рядом, и уйдем по истечении указанного времени. Чтобы обеспечить неприкосновенность коровьего пастбища, старикан послал своего садовника, шофера и двух конюхов обходить его границы на время нашествия. Дети все еще возятся и чудесно проводят время, бегая взапуски по этой ветреной выси и запутываясь в веревках. Когда они вернутся, их ждет сюрприз в виде пряников и лимонада.

Бедные малыши со старческими личиками! Нелегко сделать их молодыми, но мне кажется, что я и это сумею. Как весело чувствовать, что делаешь что-то хорошее! Если я не буду против этого бороться, ты добьешься своей цели и превратишь меня в полезную особу.

Светские развлечения кажутся мне почти скучными в сравнении со 113 живыми, теплыми, брыкающимися сиротками.

Любящая тебя

Салли.

P.S. Во имя точности скажу, что в данный момент у меня их только 107.

Дорогая Джуди!

Так как сегодня воскресенье и прекрасный цветущий день с теплым ветерком, то я уселась у окна с «ГИГИЕНОЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ» (последний вклад доктора в мое умственное хозяйство) и устремила глаза вдаль. «Слава Богу, – подумала я, – что это заведение так удобно расположено. По крайней мере, мы можем глядеть за чугунную ограду, держащую нас в плену».

Я чувствовала себя пленницей и даже сироткой, и решила, что моя собственная нервная система требует свежего воздуха, движения и приключений. Прямо передо мною тянулась белой лентой дорога, ведущая к долине и вверх по холмам и теряющаяся в неведомой дали. С тех пор как я здесь, я все время мечтаю отправиться туда, на самую вершину, и посмотреть, что лежит за этими холмами. Бедная Джуди! Я уверена, что этой же самой мечтой было окутано твое детство. Если кто-нибудь из моих цыплят когда-нибудь станет у окна и посмотрит через долину вдаль и спросит: «Что там за горами?» – я немедленно вызову автомобиль.

Но сегодня мои цыплята были поглощены своими играми, и только я одна жаждала скитаний. Я переменила свое воскресное шелковое платье на шерстяное, обдумывая при этом, как добраться до вершины холмов.

Потом подошла к телефону и смело сказала 505.

– Добрый день, миссис Мак-Гурк, – произнесла я очень ласково. – Нельзя ли мне поговорить с доктором Мак-Рэем?

– Подождите у телефона, – сухо ответила она.

– Здравствуйте, доктор. Нет ли у вас умирающего пациента на вершине холмов?

– Слава Богу, нет!

– Как жаль! – разочарованно воскликнула я. – А что вы намерены сегодня делать?

– Я читаю «ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВИДОВ».

– Закройте его, оно не подходит для воскресного чтения. А теперь скажите мне, готов ли к работе автомобиль?

– Да, вполне. Хотите, чтобы я покатал кого-нибудь из ваших сироток?

– Только одну, страдающую нервами. У нее навязчивая идея, что она во что бы то ни стало должна добраться до вершины холмов.

– Мой автомобиль прекрасно поднимается в гору. Через пятнадцать минут…

– Постойте! Захватите с собой сковородку на двоих. У нас на кухне нет ни одного предмета меньше тележного колеса. И спросите миссис Мак-Гурк, можно ли вам остаться к ужину.

Я уложила в корзинку ветчину, яйца, булочки, имбирные пряники и горячий кофе в термосе и стояла уже у подъезда, когда доктор подъехал на своей машине, со сковородкой.

Мы чудесно провели время, и он не меньше моего наслаждался ощущением свободы. Он ни разу не заговорил о сумасшествии. Я заставила его смотреть на широкий простор лугов, на серебристые ивы и на сами холмы, вдыхать свежий воздух, прислушиваться к звону колокольчиков и к журчанию ручейка. И мы беседовали – о тысяче вещей, никак не связанных с приютом. Я заставила его забыть, что он ученый, и вообразить себя мальчиком. Ты вряд ли поверишь, но мне это удалось – более или менее. Он даже выкинул две-три мальчишеских шалости. Доктор еще не перешагнул на четвертый десяток, а нельзя же в этом возрасте быть совсем взрослым!

Мы устроились на утесе, откуда открывался чудный вид, набрали веток, развели костер и состряпали восхитительный ужин – в яичнице оказалось немножко жженой палки, но уголь ведь полезен. Потом, когда доктор выкурил свою трубку и солнце село, мы уложили нашу утварь и отправились домой.

Он говорил, что это был самый приятный день за многие годы, и – бедный, обманутый жизнью человек науки! – я верю, что он сказал правду. Его мутно-зеленый дом неуютен и мрачен, и я не удивляюсь, что он топит свои горести в книгах. Как только я найду симпатичную, уютную экономку, я начну интриговать об изгнании Мэгги Мак-Гурк, хотя и предвижу, что оторвать ее от якоря будет даже труднее, чем Стэрри.