Джин Уэбстер - Милый недруг

Ты понимаешь, какой это будет хороший дом. Крошку ожидает бездна любви, а это лучше, чем богатство, которое в данном случае тоже имеется.

Теперь задача в том, чтобы найти ребенка, а это не легко; Бретланды невозможно определенны в своих требованиях. У меня есть как раз подходящий для них мальчик, но при наличии шкафа с куклами о нем и говорить не приходится. Маленькая Флоренс не годится: жив один упрямый родитель. Есть и коллекция иностранцев с лучистыми карими глазами, но миссис Бретланд блондинка, и дочь должна быть похожа на нее. Есть у меня и несколько прелестных крошек с невообразимой наследственностью, но Бретланды хотят шесть поколений почтенных предков, с губернатором колоний во главе. Еще у меня имеется чудная кудрявая девочка (а кудри встречаются все реже), но она незаконнорожденная, а это – непреодолимое препятствие, хотя на самом деле оно ничуть не отражается на ребенке. Как бы то ни было, она не подходит, Бретланды сурово настаивают на брачном свидетельстве.

Остается только один ребенок из всех ста семи. Отец и мать нашей маленькой Софи погибли при крушении поезда, и она уцелела единственно потому, что они как раз перед этим отвезли ее в больницу для небольшой операции. Она – из здоровой добродетельной американской семьи, безукоризненна и неинтересна во всех отношениях – бесцветное, унылое, ноющее создание. Доктор накачал ее шпинатом и своим любимым рыбьим жиром, но никак не может накачать жизнерадостностью.

Однако любовь и забота творят чудеса в приютских детях, и часто после пересадки они расцветают в редкостный и прекрасный экземпляр. Поэтому я вчера послала Дж. Ф. Бретланду пылкий отчет о ее незапятнанной семейной истории и предложила доставить ее в Джермантаун.

Сегодня утром получила телеграмму. Ничего подобного! Он не намерен покупать дочь за глаза. Он приедет в будущую среду, в 3.30, лично осмотреть ребенка.

О ужас, а вдруг она не понравится! Мы напрягаем теперь все силы, чтобы сделать ее покрасивее, как со щенком перед собачьей выставкой. Будет ли безнравственно, если я чуточку подкрашу ей щечки? Она слишком молода, чтобы это могло послужить ей дурным примером.

Ну и письмо! Миллион страниц, написанных без перерыва. Сама видишь, где мое сердце. Я так волнуюсь о судьбе нашей маленькой Софи, словно она – моя собственная дочка.

Почтительный привет председателю.

С. Мак-Б.

Дорогой Гордон!

Какая отвратительная, возмутительная, низкая выходка – не посылать мне за четыре недели ни единой подбадривающей строчки только потому, что раз, в пору чрезмерной работы, я оставила Вас на три недели без письма. Я уже начала серьезно беспокоиться, что Вы упали в воду и утонули. Моим цыплятам ужасно недоставало бы Вас; они любят своего дядю Гордона. Пожалуйста, не забудьте, что Вы обещали прислать им ослика.

И, пожалуйста, не забывайте, что я гораздо больше занята, чем Вы. Куда труднее управлять приютом Джона Грайера, чем Палатой представителей. Кроме того, у Вас больше квалифицированных помощников.

Это не письмо, а возмущенный протест. Напишу завтра – или послезавтра.

С.

P.S. Прочитав еще раз Ваше письмо, я слегка смягчилась. Но не думайте, что я верю всем Вашим сладким словам. Я знаю, Вы мне только льстите, когда так нежно говорите. (Это из шотландской книжки.)

17-е июля.

Дорогая Джуди!

Должна рассказать тебе историю. Припомни, пожалуйста, что сегодня будущая среда. Итак, в половине третьего нашу маленькую Софи выкупали, причесали, одели в тонкое белье и передали на попечение заслуживающей доверия сиротке со строжайшим наказом сохранить ее в чистоте. В половине четвертого, минута в минуту, – я никогда не видела такого делового человека, как Дж. Ф. Бретланд, – автомобиль дорогой заграничной марки подкатил к воротам нашего замка. Через три минуты передо мной предстал субъект с квадратными плечами, квадратной челюстью, обрубленными усами и манерами, выражающими склонность к поспешности. Он скороговоркой приветствовал меня, как «мисс Мак-Кош». Я деликатно поправила его, и он согласился на «мисс Мак-Ким». Я указала ему мое самое успокоительное кресло и предложила легкую закуску. Он попросил стакан воды (люблю трезвого родителя!) и выказал нетерпеливое желание покончить с делом. Я позвонила и велела принести маленькую Софи.

– Погодите, мисс Мак-Ги, – сказал он. – Я предпочитаю видеть ее в обычной обстановке. Я пойду с вами в игральную комнату, или в загон, или где вы там держите своих малышей.

И вот я повела его в детскую, где тринадцать или четырнадцать крошек в синем ситце кувыркались на полу, на матрасах. Одна Софи, в блеске жестких юбок, сидела на руках у скучающей сиротки. Она извивалась и билась, чтобы сойти на пол, и юбки крепко обвились вокруг ее шеи. Я взяла ее на руки, пригладила ей платьице, утерла нос и попросила ее взглянуть на дядю.

Вся ее будущность зависела от этих пяти минут, и вместо того, чтобы улыбнуться, она ЗАХНЫКАЛА!

Мистер Бретланд с большой осторожностью взял ее ручку и свистнул, точно маленькому щенку. Софи не обратила на него ни малейшего внимания, повернулась к нему спиной и спрятала мордочку на моем плече. Он пожал плечами и высказал предположение, что мог бы взять ее на пробу. Может быть, она подойдет для его жены; сам он все равно не желает никакого ребенка. И мы повернулись, чтобы уйти.

И вдруг – кто пересек нам дорогу, как не наш маленький солнечный луч, Аллегра! Перед самым его носом она споткнулась, завертела ручками, точно ветряная мельница, и хлопнулась на четвереньки. Он очень ловко отскочил в сторону, чтобы не наступить на нее, а потом поднял ее и поставил на ножки. Она ухватила его ногу своими ручонками, посмотрела на него, звонко рассмеявшись, и залепетала:

– Папочка! Подбйёсь дочку!

Он – первый мужчина, кроме доктора, которого она видит в приюте, и, очевидно, он немного похож на ее почти забытого отца.

Дж. Ф. Бретланд поднял ее и подбросил в воздух так ловко, точно это самое привычное для него занятие, а она завизжала от восторга. Когда он хотел отпустить ее, она схватила его за нос и за одно ухо и стала ножками отбивать дробь на его животе. Никто не может упрекнуть Аллегру в отсутствии жизнерадостности.

Дж. Ф. Бретланд высвободился из ее объятий, взъерошенный, но с твердой решимостью на лице. Он поставил ее на ноги, но не выпустил ее кулачка из своей руки.

– Вот эта малютка для меня, – сказал он. – Думаю, мне дальше искать нечего.

Я объяснила, что мы не можем отделить маленькую Аллегру от ее братьев; но чем больше я протестовала, тем упорнее становилось выражение его лица. Мы вернулись в мой кабинет и полчаса разбирали этот вопрос.

Ему нравится ее наследственность, ему нравится ее вид, ему нравится ее дух, ему нравится ОНА. Уж раз ему навязывают дочку, он хочет такую, в которой есть хоть немножко перцу. На кой черт ему та хнычущая девица! Это просто дико. А вот если я дам ему Аллегру, он будет воспитывать ее, как собственного ребенка, и обеспечит на всю жизнь. Вправе ли я отнять от нее все это из-за каких-то сантиментов? Семья все равно разрушена; лучшее, что я могла бы теперь сделать для них, это пристроить каждого в отдельности.