Мейндерт Дейонг - Колесо на крыше

Старый Доува, хоть и опирался на толстую палку, ходил очень быстро. Лина в одном башмаке едва за ним поспевала, спотыкалась. В голову приходили все новые вопросы. Она то и дело поглядывала на Доуву и в конце концов не вытерпела.

— Дедушка, ну расскажите, почему колесо в лодке оказалось? Расскажите, а? А то я прямо лопну — так узнать хочется.

Старик улыбнулся.

— Да все очень просто, — спокойно начал он, не сбавляя шаг. — Отец мой, как и я, рыбаком был. У нас в роду все рыбаки. Только мучила его всю жизнь морская болезнь. А порой на долгие недели он в открытое море уходил. Всей душой море ненавидел, да что поделаешь, оно ведь нас кормит. Видно, такова судьба. Хоть и трудно с землей расставаться. И знаешь, что он придумал? Он брал с собой в баркас тележное колесо: оно напоминало ему о земле, на которой стоишь твердо, которая из-под ног не уходит во время шторма. Хорошо он придумал, верно?

— Очень, — тихо отозвалась Лина. Она представила, как мучился отец Доувы, всю жизнь в ненавистном море плавал. — Очень хорошо! Только как же колесо ему жизнь спасло?

— Как-то раз поднялся шторм. И застал он рыбаков врасплох в открытом море. Не спрятаться, не убежать. Не вернулись рыбаки в деревню. Я тогда еще маленьким был. А через неделю вынесло приливом к дамбе перевернутый отцовский баркас. Завяз он в иле — и по сей день там. Неделю его по морю трепало, разве кто выживет? Вся деревня оплакивала погибших — ни один не вернулся. И лежал этот баркас, мрачный и безмолвный, как могила. Никто к нему не подходил. А мне, наверное, было столько лет, сколько тебе сейчас. Я каждый день бегал на дамбу, смотрел на баркас и плакал. Маленький, беспомощный мальчуган, потерявший отца.

Но вот стали мне странные мысли в голову лезть. Смотрю на баркас, и страшно делается. А вдруг отец там, под лодкой, вдруг еще жив? Глупая, невероятная мысль, но, когда плохо бывает, чего только не передумаешь. Невероятно…

— Но ведь все так и вышло, да? — в голосе Лины звучала уверенность. — Потому что иногда самые невероятные вещи случаются. Надо только очень верить.

Старик взглянул на нее.

— Вот именно, — согласился он, будто со взрослым разговаривал, — надо очень верить. Хорошо ты сказала! А ты-то почему думала об этом, девочка? Вот я в твоем возрасте объяснить это не сумел, хотя думал так же. Слов нужных не нашел.

— Нам учитель говорил… — начала было Лина, но старик уже продолжал:

— Пошел я к баркасу, был как раз отлив. И стало мне жутко: вот лодка отца, а самого отца уже нет и никогда не будет. В ту минуту я, пожалуй, ни на что не надеялся. Но все-таки приложил ухо к борту и прислушался. Показалось мне, что кто-то стучит тихонько изнутри. Чуток громче, чем крабы шуршат. Нет, не ослышался я, стучит кто-то. Тут я как закричу: «Папа! Папуля! Сейчас, подожди минутку, я тебя вызволю, только минутку подожди». Минутку! А он столько дней ждал!

Я бегом в деревню. Бегу, а сам плачу, кричу, людей зову. Люди слушают, только головами качают: «Не может такого быть». Даже мать, бедняжка, и та сказала: «Успокойся, мальчик мой. Показалось тебе. Отца уж давно в живых нет». Ну, я не стал ничего говорить. Все думали, я с ума сошел. Схватил пилу, топор и что есть духу обратно. Мал я был, но силы откуда-то взялись. Прорубил дыру в днище баркаса, чтоб пила вошла, и начал пилить. Останавливаюсь то и дело, зову: «Папуля, родненький!» А он чуть слышно отвечает. И у меня словно силы прибывают.

Выпилил я наконец кусок днища, заглянул внутрь. Смотрю, на колесе лежит отец. А колесо во время шторма, видать, за борта зацепилось, вот и не упало в воду. Отец собрал силы, заполз повыше, чтобы мне тянуть его легче было. Я нагнулся, взял его под руки и вытащил. Мал я был, но крепок. Да в ту минуту я бы дом поднял, церковь с колокольней. Да и отец исхудал страшно — кожа да кости…

Лина шла, спотыкаясь, рядом и тихо всхлипывала. А Доува шагал широко, почти бежал, словно заново переживал все, о чем рассказывал. Лина слушала, как чудесную сказку с добрым концом, и по щекам катились слезы радости.

— Знаешь, как он жил эти дни под баркасом? — Старик говорил громко, взволнованно. — Когда начинался прилив, он забирался на колесо, и вода до головы не доходила. Тогда баркас выше стоял, это уж сейчас его илом занесло. Знаешь, что он ел? Свечи! У них на баркасе были свечи. Так вот он их ел. А пил знаешь что? Высасывал сок из крабов и рыб, которых приливом приносило. А соленую мякоть выплевывал. Когда я его нашел, он был кожа да кости… Вылезли мы из-под баркаса, стоим рядом — я чуть с ума от радости не сошел. Почти как ты, кубарем на землю скатился, отец тоже упал — ноги-то не держат, сил нет. Тащил я его через дамбу до самого дома. Толкнул ногой дверь, ору: «Мама, я папу нашел!» Она так без сознания и упала. Ну и день! Самый счастливый в жизни!

Они молча пошли по дамбе, Лина глядела на Доуву с восторгом и изумлением.

— И вот снова баркас, снова к нему бегу, а ведь почти сто лет прошло. Снова пилу дома возьму. Снова дыру пропилю, только теперь для колеса, что отца спасло. Оно будет на крыше школы. Знаешь, девочка, это прекрасно и справедливо, вроде как память о моем отце.

— Конечно! — Говорить Лине было трудно. — Еще какая память!

— Но нам одним не справиться, колесо тяжелое, от воды разбухло, да илом его затянуло.

— А вдруг оно сгнило? — испугалась Лина. — Ведь почти сто лет лежит.

— Не бойся, как новенькое будет. Под водой да илом отлично сохранилось. Дерево в соленой воде не гниет.

— Тогда я сбегаю, скажу учителю. Он позвонит в колокол, ребята соберутся и помогут. Только время нужно: они сейчас по фермам разошлись, колесо ищут.

— Не беда, — сказал Доува. — Пока мы за пилой да лопатой ходим, пока пилить будем да от ила колесо очищать, они и подойдут. Только скажи учителю, чтобы не мешкали. Скоро прилив. Ну-ка дай башмачок, починю. Нет, лучше оба давай, быстрее добежишь.

Лина сунула ему башмаки и помчалась к школе. А дедушка Доува, постукивая палкой, быстрым шагом пошел домой.

В школе никого не оказалось, даже учителя. Дверь распахнута, но в доме ни души. Лина вбежала в класс — никого. Что же делать? Учитель сказал, что целый день будет в школе. А что, если она сама позвонит в колокол, соберет ребят? Она выскочила на крыльцо, там висел колокол, и от него спускалась веревка. Но сейчас ее не было! Лина в недоумении огляделась по сторонам, пожала плечами и понеслась через всю деревню к дому старого Доувы.

Улицы словно вымерли, даже бабушки Сивиллы на крыльце не видно. Лина бежала, глядя по сторонам. На середине улицы вдруг остановилась как вкопанная, — калитка во двор Януса широко распахнута! Что-то случилось — раньше такого не бывало. Может, к Янусу забежать? Ой, глупая, ведь у Януса же нет ног, чем он поможет? Она побежала дальше, миновала дом Доувы и выскочила на дамбу: вдруг в поле или на дорогах кого из ребят или учи́теля увидит. Но в полях были лишь фермеры.