Леонид Жариков - Судьба Илюши Барабанова

Крещение закончилось тем, что священник пошел вокруг купели, бормоча молитвы. За ним гуськом следовали крестный отец с младенцем на руках и крестная.

Все пошли к выходу, а крестный задержался, подошел к батюшке и сунул ему в руку деньги, свернутые в трубку. Отец Серафим, даже не взглянув на них, опустил в бездонный карман рясы.

Степа искал в толпе Илюшу.

— Ты куда делся, я тебя ищу повсюду… — Не успел он закончить фразу, как в церковь на холщовых полотенцах внесли гроб с покойником. Надо было готовить место, принести лавку, и Степа побежал.

Родные покойника плакали, дьячок монотонно бубнил молитвы, а с холодных церковных стен глядели на Илюшу темные лики святых — каменно-неподвижные, равнодушные, даже жестокие. Почему надо благодарить этих лысых бородачей за «благополучно прожитый день», за «вкушение пищи»? Кто эти старики с золотыми кругами на голове и почему у них такая непостижимая сила, что им все известно, они все видят, все могут, когда сами неживые?

Было тягостно от решеток на окнах и душно от свечной копоти, и даже запах ладана казался приторным. И вдруг Илюша поразился мысли: зачем он здесь, почему поддался, уступил и очутился в церкви? Отец погиб за Коммуну. Брат Ваня сейчас бы сказал: «А ну уходи отсюда! И чтоб ноги твоей здесь не было!»

Илюше захотелось снять с себя церковный балахон. Он надавил плечом узкую деревянную дверцу алтаря и незаметно проскользнул туда.

В алтаре никого не было. Огромная икона «Вознесения Христа», которую пнул ногой дьякон, была передвинута и повернута лицевой стороной. Илюша узнал ту самую икону, которую выставили в церкви в пасхальную ночь. Иисус Христос в бело-розовых одеяниях, точно приплясывая, возносился в небо, а двое пастухов упали перед ним вниз лицом, пораженные чудом воскресения из мертвых.

Бог смотрел прямо на Илюшу. Они стояли лицом к лицу — всесильный господь и мальчик-сирота. Есть ли бог?.. Вот он нарисован и с той ночи, когда воскрес, никуда не улетал. Все так же он взлетал на небо и в то же самое время оставался в церкви.

Значит, прав дядя Петя: никакого бога нет и всё выдумки. Степа уверял, что бог любит бедных и все для них делает. Почему же он не нашел Ваню? Хотя на пасху Илюша кланялся богу в каменный пол, а он даже и не подумал найти Ваню…

Торопясь, Илюша стащил с себя шершавый стихарь, бросил его на пол возле двери и выбежал из алтаря.

Неожиданное решение придало Илюше столько сил, что он смело шагал к дому, не испытывая ни страха, ни угрызения совести. Теперь он понимал, что не бабушка, не поп с дьяконом были ему врагами, а именно он, этот загадочный господь бог, которого Илюша никогда не видел, но от которого исходили все неприятности. И если надо кого-то спасать, так это Степу.

— Ты почему рано пришел из церкви? — настороженно спросила бабушка. — Тебя отпустил батюшка?

— Сам ушел.

— Как это ушел? Ты с ума спятил? А ну идем обратно!

— Не пойду.

— Нет, пойдешь!

Бабушка покрыла платок, чтобы отвести Илюшу в церковь, как вдруг раздался звонок.

Дунаевы растерялись, увидев дьякона.

— Отрок-то ваш дома? Как заяц подхватился и убежал.

— Отвечай, бусурман! — тормошила бабушка Илюшу. — Отец дьякон, научите его уму-разуму… Ах ты домовой! Другой бы за счастье считал, что его в церковь взяли.

— Пойдем, любезный, — сказал дьякон и потянулся к Илюше, но тот рванулся из рук:

— Уйди, поп!

— Ты как со святым отцом разговариваешь? — испугалась бабушка. — Сейчас же проси прощения. Целуй руку отцу дьякону!

Тиская мальчика, она больно щипала его костлявыми пальцами. Все же Илюша вырвался.

— Чур тебя, проклятый!.. Простите, святой отец. Такое, видно, время сатанинское пришло. Малый дикой, на улице рос.

— Нет, Аграфена Ивановна, он не дикой. Он безбожник — вот кто! Какая власть — такие и дети… Если бы у него был отец, снял бы ремень да хорошенько пропарил.

От Илюши ничего не добились. И когда дьякон ушел, бабушка и тетя Лиза втолкнули мальчика в залу, к иконам, и приказали молиться.

— До утра будешь стоять, пока не покаешься.

— Не буду на коленках стоять.

— Лупи его, Лизавета!

Даже дедушка был смущен тем, как расправлялись с приемышем…

Плачущий Илюша забился в свой уголок. Он долго всхлипывал там, потом вспомнил про ленинский плакат, где черный поп кувырком летел с земного шара, спрятал его под рубахой и незаметно выскользнул из дома.

Сейчас вы узнаете, как угнетать Степу и как издеваться! Пускай люди смотрят и смеются над вами, попы длинногривые!..

Илюша прибежал к церкви Василия Блаженного. Оглянувшись по сторонам, он вынул плакат и прицепил его на железную дверь храма.

А вечером пришел Степа и, косясь на бабушку, фыркнул в кулак, с трудом сдерживая смех.

— Ты чего? — спросил Илюша.

— Чудеса!.. Кто-то приклеил на церковь картинку с Лениным, где он попов метелкой лупит, а старухи не разобрались и давай креститься на плакат — думали, явленная икона.

— Это я…

— Да уж знаю… Держи, бродяга, свой плакат и скажи спасибо, что его не порвали.

Илюшу снаряжали в пастухи, как на войну. Тетя Лиза сшила ему из грубого холста рубаху. Бабушка надела через плечо суму, точно нищему. Дедушка отдал солдатскую стеклянную флягу в суконном чехле и прибавил самодельный ножик с деревянной рукояткой. Суму сшили для того, чтобы собирал в нее грибы, шишки для самовара, приносил травы для Белянки. Ножиком можно было выстругать палку или нарезать веток, а ими отгонять от коров мух. Фляга — чтобы жажда не мучила в лесу. И вообще, чтобы старался, лучше смотрел за стадом.

Вечером пришел пастух Михеич. Бабушка проводила его на кухню, налила постных щей без хлеба. Михеич не обиделся, достал из кармана черный сухарь, обмакнул в щи и стал есть.

— Вот какие дела, Илюшка, — обратился старик к пастушку. — Открываем с тобой военные действия. Коровьим войском командовать будем втроем: я, ты и Адам.

— Довольно болтать, старый хрыч, — рассердилась бабушка. — Зачем собаке святое имя дал?

— Аграфенушка, от моего Адама все собаки пошли.

— Тьфу, окаянный, согрешишь с тобой…

Илюшу трогала бедность старика. Пиджак на нем пестрел заплатами. Военная гимнастерка совсем истрепалась. Но Михеич не обращал внимания на свою бедность. Характер у него был веселый. Бабушка сердилась на его озорные прибаутки, но прощала: к пастухам надо относиться уважительно. К тому же Михеич приходился дедушке товарищем по солдатской службе.