Леонид Жариков - Судьба Илюши Барабанова

Над высокими железными дверями церкви висела икона. На ней был изображен Спаситель с раскрытым Евангелием в левой руке. Правой он благословлял всех, кто входил в храм. Илюша прочитал надпись по-славянски:

«Приидите ко мне все страждущие и обремененные, и аз успокою вы».

По церкви ходил дьякон, громко цокал подковами по каменным плитам. В тишине гулко отдавался тонкий голос дьячка, читавшего акафист. Перед ним была раскрыта небольшая книга в кожаном переплете. Он то смотрел в нее, то повторял наизусть давно заученное и, как видно, надоевшее, то напевал гундосо, при этом смотрел по сторонам, на потолок, где плыли по небу ангелы в ночных рубахах, с длинными трубами в руках.

Дьячок бубнил:

— Тако поживем: алчущия напитаем, жаждущия напоим, нагия облечем, болящия и в темнице сущие посетим…

Узкая дверь, ведущая в алтарь, была полуоткрыта. В алтаре виден был стол, покрытый парчовой скатертью. На нем стояли серебряные чаши, кубки на высоких гнутых ножках, огромное Евангелие, между страницами которого торчали бархатные закладки. Наверно, это было то самое Евангелие, о котором говорил Степа.

В церкви народу было немного. Из высоких, с железными решетками, окон косо падали на каменный пол яркие лучи солнца. Они освещали большую икону. Золотой оклад ее блестел так, что больно было глазам. Икона изображала божью матерь с младенцем на руках. У нее был жемчужный венец на голове, а в центре горел огнем красный камень. Божья матерь смотрела печально и скорбна, точно младенец, которого она держала на руках, был белен или его нечем накормить, как маленького братишку Мустая, чья могилка осталась в бору.

Перед божьей матерью висела на цепях тяжелая лампада, усеянная драгоценными камнями. Они вспыхивали в лучах солнца то голубыми, то алыми, то желтыми огоньками. Илюша смотрел и радовался: сколько купят хлеба на одну эту лампаду!..

Обедня закончилась, огни свечей и лампад поредели. Молящиеся не спеша расходились, надевая шапки у выхода из церкви.

Зайдя за колонну, Илюша от нечего делать рассматривал рисунки на стенах, читал божественные изречения. Вдруг в затемненном углу он заметил Тину. Она стояла на коленях перед иконой божьей матери. Илюша обратил внимание на то, как она, горячо молясь, тревожно взглядывала на входную дверь, точно ожидала чего-то.

Уловив шорох за спиной, Тина быстро поднялась с колен и спряталась за колонну.

— Это ты? — почему-то смущенно и вместе с тем обрадованно прошептала она, узнав Илюшу, и снова бросила беспокойный взгляд на входную дверь. — Илюша, не уходи. Я чего-то боюсь…

Илюша заметил, что последнее время Тина изменилась — похудела, стала какой-то робкой.

Укрывшись за колонной, Илюша и Типа увидели, как в церковь, совсем уже опустевшую, вошли комсомольцы во главе с Митей Азаровым. Вместе с комиссией губисполкома явились понятые от прихожан. Красноармейцы заняли посты у входа и на колокольне.

Тина испуганно отступила за колонну и потянула за собой Илюшу, но он, не в силах побороть любопытства, старался рассмотреть пришедших. Здесь была Аня в своей старенькой стеганке, Федя и несколько незнакомых Илюше рабочих. Сняв шапки, как предупреждали в губисполкоме, комсомольцы стояли посреди церкви, не зная, куда идти. Митя Азаров оглядывался по сторонам. В эту минуту из алтаря вышел дьякон. Он неприветливо оглядел вошедших и спросил:

— Что вам угодно?

Митя подошел к алтарю, но дьякон преградил ему путь:

— Сюда нельзя.

— Почему?

— Мирским людям вход в алтарь запрещен.

— Кем запрещен?

— Богом, — холодно ответил дьякон, как видно, догадываясь, зачем эти люди пришли в храм, и соображая, как предупредить батюшку.

— Хорошо, мы не станем нарушать ваших порядков, — согласился Митя. — Пусть выйдет сюда главный.

Дьякон пошел в алтарь и так зло хлопнул дверью, что она снова приоткрылась. Илюше хорошо были видно в щелку, как в алтаре все засуетились. Дьячок схватил серебряную чашу и, не зная, куда ее деть, сунул под лавку и накрыл половиком. Дьякон торопливо запихивал в широченный карман штанов золотого Иисуса Христа, что стоял под стеклянным колпаком. Ухватив Иисуса за ноги, он старался засунуть его поглубже, но распятие не втискивалось.

Отец Серафим появился в простой черной рясе. Вслед за ним показался дьякон. Как грозная сила, он остановился за спиной батюшки. Из угла вышла монашка с белым лицом, вся в черном, похожая на смерть.

— Кто меня спрашивает? — обратился отец Серафим к группе понятых, точно не видел комсомольцев или не хотел с ними разговаривать.

Понятые смущенно переминались, им было неловко перед батюшкой за то, что они явились невольными «изменниками» церкви. Всем своим видом они старались показать, что их заставили. Священник это чувствовал и разговаривал только с ними, будто не замечая представителей власти. Глаза у отца Серафима смотрели строго. Илюша не узнавал в этом суровом старике кроткого и ласкового батюшку.

Как ни старался Митя Азаров держать себя независимо, он терялся перед этим неприступным седобородым старцем, перед его холодной настороженностью и чувствовал, что разговор будет трудным.

— Нам нужен главный, — сказал Митя.

— В церкви главных нет, — ответил священник, — все мы слуги господни. Если угодно, я настоятель храма, а со мной мои братья.

Митя Азаров переглянулся с товарищами. С чего начать разговор? Он знал: эти длинноволосые люди, облаченные в красивые, расшитые золотом одежды, — враги. У них не проси жалости, с ними надо только драться, а тут разыгрывай из себя вежливого человека.

— Вы, наверно, слышали, гражданин настоятель, что в стране голод и нечем кормить детей. Правительство Рабоче-крестьянской республики обращается за помощью к церкви. Можно изъять лишнее серебро и золото, которое не нужно для богослужения. Мы купим на это золото хлеб и спасем миллионы голодных детей.

Отец Серафим поднял печальные глаза под купол, где был нарисован бог, и сказал:

— Православная церковь озабочена трагедией, охватившей страну. Сердца верующих скорбят, и мы молимся господу, дабы умерить страдания алчущих…

Комсомольцы молчали.

— Еще ни одна молитва не сделала человека сытым, — угрюмо проговорил Федя, — и мы пришли не проповеди слушать. На Волге вымирают целые уезды…

— Если ваша власть желает спасти голодных, она должна изыскать иные средства, а не святотатствовать, — проговорил священник назидательно. — Семьдесят третье апостольское и десятое правило двукратного собора грозит отлучением от церкви за надругательство над священными предметами.

— Мы не тронем вашего имущества, — сказал Митя, — мы возьмем лишь украшения, без которых можно совершать богослужение.