Энн Брешерс - Третье лето Союза «Волшебные штаны»

— Что бы ни случилось, — произнесла Бриджит, — мы будем вместе. Всегда.

В последние часы на пляже мы обменялись подарками, вместо того чтобы прощаться. Мы не планировали этого заранее, но как-то так вышло.

Закат полыхал розовым и рыжим, а океан казался в сумерках черным. Песок словно стал мягче, а воздух был напоен теплом и сладостью.

Невозможно рассказать, о чем именно мы говорили и что чувствовали. Лучше я опишу, что происходило, а вы додумайте сами.

Кармен, самая нетерпеливая, решила быть первой.

— Повесите на стену, — объявила она, вручая каждой рамку с фотографиями.

Она умудрилась засунуть туда по три снимка: первый — наши мамы в джинсах сидят на стене (как всегда, больно было смотреть на красавицу Марли). Вторая — мы маленькие ползаем по дивану, а третья — мы на выпускном, в том же порядке, с тем же выражением лица.

Мы плакали, и плакали, и думали, что слезы — это не так уж плохо, ну, словно выходишь на улицу без зонта и весь промокаешь, а потом выпрямляешь спину и весело шлепаешь по лужам, думая: «Все образуется».

Следующей была Би. Она раздала всем небольшие коробочки. Мы разом открыли крышки. На серебряной цепочке покачивался кулон в виде штанов. Би объяснила, что Грета увидела такой кулон в ювелирном магазине и сделала на заказ еще три.

Я прижала крохотные штаны к груди, зная, что теперь они всегда будут со мной.

Лена, естественно, упаковала подарки: я аккуратно сняла и сложила бумагу (может, пригодится), а Би яростно ее разорвала и села сверху, чтобы не унес ветер.

Лена сделала четыре почти одинаковых рисунка: изобразила Штаны так, что они образовали букву «М», а рядом приписала «Ы» — «Мы».

Я оказалась последней и раздала всем видеокассеты.

— Нам придется пойти в дом, — пояснила я. Я знала, что у Морганов есть видеопроигрыватель.

Фильм был коротким — всего десять минут, в основном нарезка из архива моих родителей, но кое-что я позаимствовала у Тины и Ари. Несколько дней назад под большим секретом показала им, что получилось, и после этого мамы крепко обнялись. Я была счастлива. В первой части, записанной на паршивой старой пленке, мы ползали по Лениному двору, хотя сама Лена стеснялась ползать. Я, тощий лысый ребенок, бесцельно тыкалась во все кусты, а Би с белым пухом на голове все норовила упасть в бассейн, так что маме приходилось постоянно ее оттаскивать. На мгновение в кадре возник Пери, изумленно разглядывающий какую-то букашку. У Кармен были темные кудряшки, огромные глаза и низкий голос.

Когда нам исполнилось по два года, кто-то из родителей купил человеческую камеру. Итак, в следующем кадре мы были на горшках. Лена сидела спокойно, подперев подбородок рукой. Я, все такой тощак, казалось, могла вот-вот провалиться в свой горшок. Кармен сосредоточенно пыталась стряхнуть с ноги божью коровку. Би закончила первой и заорала: «Я все!»

Следующие кадры были нарезкой из дней рождения, неудачных стрижек, из родителей, бабушек и дедушек.

Последняя часть была самой длинной. Я поняла ее смысл, лишь когда просмотрела много раз. На экране нам было по семь лет, и мы отдыхали на Ренобот-Бич. Мы держались за руки, и визжали, и смеялись, когда волны окатывали нас с головы до ног.

Все как сейчас. Точно так же мы резвились вчера днем и сегодня утром. По моим рукам текла соленая вода: с одной стороны плакала Би, с другой — Лена. Мы не всегда сидели в одном и том же порядке, но это не имело значения.

Изображение застыло, и мы еще долго смотрели на экран.

Итак, прошлое и настоящее слились воедино. С одной лишь разницей — теперь мы умели крепко держаться за руки.