Кармен Васкес-Виго - Мятные леденцы

— Очень просто… Кости собираю…

Ребята, поражённые, на миг умолкли. Кике едва не поперхнулся и, проглотив кусок, спросил:

— Настоящие кости?

— Конечно.

— Человеческие? — побледнел Китаец.

Курро расхохотался:

— Да нет же! Бабки, мозговые косточки, куриные… От курицы, которую мама варила на мои именины.

— Что хорошего быть врачом? — Китаец задумчиво покачал головой. — Не понимаю… Всю жизнь среди заразы и болезней. В конце концов подхватишь какую-нибудь страшную болезнь, и станут тебя лечить, всякие компрессы ставить, припарки. Наглотаешься всякой дряни… вроде той, что нам дают во время болезни.

— Да что ты! — стал объяснять Курро. — Когда я стану врачом и мне придётся лечить какого-нибудь ребёнка, я скажу так: «Никаких лекарств. Шоколад, мороженое и что-нибудь в этом роде».

— Ты будешь великим врачом! — одобрил Кике.

Китаец вдруг заявил:

— А я буду футболистом. Главное — не надо ничему учиться. Играй себе в футбол, и всё… Вот это по мне! — и, обращаясь к Кике, спросил: — А ты?

— Пока не знаю. Наверное, открою кафе… Буду есть пирожные со взбитыми сливками, и всё бесплатно…

Разговор прервали громкие взволнованные голоса — по противоположному тротуару шёл Тоньо с приятелями. Первым увидел его Пепито.

— Спорим, подлость с собакой — его рук дело!

— С чего ты взял?

— На днях он вымазал смолой кошку угольщика. На такие дела он мастер…

Пепито, привязывавший верёвку на шею собаке, приподнялся с коленок.

— Сейчас мы им тоже покажем! — возмутился он.

— Вымажем смолой? — Китаец посмотрел на него с сомнением. — По-моему, не стоит.

— Нет, смолой мазать не будем. Сделаем что-нибудь другое… Пошли! — сказал он и двинулся по тротуару, держа в одной руке привязанную собаку, а в другой связку консервных банок.

Ребята послушно шли за ним.

Дом Тоньо ничем от других не отличался, за исключением обшарпанного мотоцикла, стоящего у подъезда. Мотоцикл был весь обвешан вымпелами разных клубов и всякими побрякушками. И принадлежал он Маноло, старшему брату Тоньо.

Мальчики оглянулись по сторонам — нет ли кого поблизости.

— Этот? — спросил Пепито, показывая на мотоцикл.

— Ага, Маноло купил его у кого-то. Говорит, что выжимает сто пятьдесят в час. Маноло хороший хвас… хвас…

— Оба они хвастуны, — Китаец продолжил мысль Курро.

— А ещё Тоньо говорил, что они запросто забьют нам пять голов в первом же тайме… Как бы не так!

— Ладно, держи собаку — и ни с места, — приказал Пепито Кике.

— Ты что задумал?

— Вершить правосудие! — выпятив грудь, грозным басом ответил Пепито.

Он пересек улицу, опять огляделся по сторонам и, нагнувшись, стал привязывать связку банок к заднему колесу мотоцикла.

Закончив, он вернулся к ребятам, и они спрятались в подъезде, откуда затаив дыхание стали наблюдать, что же будет. Им очень хотелось побыстрее удрать, но они боялись даже заикнуться об этом.

Из-за угла показался Тоньо с приятелями. Они шли, подбивая ногой камешки, и громко над чем-то смеялись.

Едва они поравнялись с подъездом своего дома, оттуда вышел Маноло, парень лет двадцати, с шевелюрой, начинающейся от самых бровей, и мускулистыми руками боксёра. Не останавливаясь и не замечая никого, даже собственного брата и его компанию, он сел на мотоцикл, включил мотор и едва тронулся с места, как раздался такой грохот, какой бывает лишь во время праздничного фейерверка.

Маноло заглушил мотор, сошёл с мотоцикла, увидел банки, оглянулся по сторонам и, заметив брата, подошёл к Тоньо и, ни слова не говоря, залепил ему оплеуху.

В своём укрытии Пепито важно изрёк:

— Да здравствует справедливость!

Говорилось всё это шёпотом, из опасения, что Тоньо заметит их. Тот стоял на тротуаре красный, глаза блестели от слёз, а рукой держался за щёку. Лео, один из его друзей, начал было смеяться, но, увидев угрожающую позу Тоньо, демонстративно отвернулся, засунул руки в карманы и, насвистывая, пошёл в сторону. Остальные последовали за ним. А Тоньо вошёл в подъезд.

Воспользовавшись случаем, Пепито вместе с ребятами направился во двор. Двор был для них не только площадкой для игр, но он был центром всей их жизни.

Пёс с большим интересом стал обнюхивать карман Кике.

— У тебя ничего от бутерброда не осталось? — спросил Курро.

— Осталось, — буркнул Кике, глядя в сторону.

— Дай ему, — попросил Пепито. — Не жадничай!

— Ему не понравится, — сопротивлялся Кике, — у меня бутерброд с селёдкой… В жизни не видел, чтобы собаки ели селёдку…

— Дай ей попробовать, тогда увидишь.

— Селёдку едят только кошки, — пытаясь спасти бутерброд, отговаривался Кике.

Тогда Пепито засунул руку в карман Кике, вытащил недоеденный бутерброд и, развернув промасленную бумагу, протянул бутерброд собаке. Собака вмиг проглотила его.

— Видел, как ему не понравилось?

— Очень странная собака… — снисходительно заявил Кике.

Пепито ласково гладил дворнягу. Пёс повизгивал и махал хвостом в порыве признательности. Остальные мальчики окружили собаку и, наклонившись, тоже гладили её.

— Я бы взял его, — после недолгих раздумий сказал Курро, — но отец не выносит в доме никаких животных. Говорит, что это анти… анти… анти…

— Конечно! Это антигигиенично! — уверенно подтвердил Кике. — Не будешь внимательным, не убережёшься, сразу к тебе прицепится воспаление лёгких или ещё чего похуже.

— От него, если уж прицепится что, так только блохи, — спокойно возразил Китаец.

— И вообще… он урод, — продолжал настаивать Кике.

— Поэтому ты и есть ему не дал… — с презрением посмотрел на него Пепито.

— Я бы взял его себе, будь он породистый, — неожиданно заявил Китаец.

— Да он породистый! — воскликнул Пепито, но, уловив недоверчивый взгляд остальных, добавил: — Ну ладно, пусть будет неизвестной породы… Но ведь…

— Урод, урод… — упрямо твердил Кике.

— Это настоящая мужская собака, не то что вон те, которых водят здесь, в кудряшках да с бантиками… точно такие же, как их хозяйки… — Он продолжал ворчать что-то в этом роде, а потом вдруг выпалил, не думая о том, что будет: — И вообще я его забираю себе!

Ребята умолкли: все они думали об одном и том же. В этом молчании было и восхищение, и зависть. Всё вместе.

— Какое имя ты ему даёшь? — спросил Курро. Пепито, застигнутый врасплох, стал смотреть в небо.

— Боби! — предложил Китаец.

Имя не понравилось, и ответом было гробовое молчание.

— Я придумал! Я придумал! Сарита! — завизжал Кике, надеясь на больший успех.

— Почему Сарита? — удивился Пепито.

— У моей бабушки был когда-то маленький попугай, и его звали Саритой… — смущаясь, стал объяснять Кике.