Григорий Медынский - Повесть о юности

— Брось паясничать! — остановил его Борис.

— Что такое настоящий комсомолец, я, к твоему сведению, Боря, не хуже тебя знаю, не беспокойся, — уже совершенно серьезно сказал Сухоручко. — Сам, может, и не могу им быть, а если б захотел…

— А почему ж не хочешь?

— Почему, почему… Потому что оканчивается на «у»! — Сухоручко безнадежно махнул рукой. — А что об этом говорить, вы сами меня не примете!

В класс вошла уборщица с ведром и половой щеткой.

— Что это вы, как грачи, на партах расселись? — спросила она. — Не наговорились еще? Идите-ка домой!

— Пойдем! — сказал Сухоручко, решительно спрыгивая с парты. — У нас, кажется, все переговорено. А Сашку Прудкина я за это ни во что не ставлю, хоть он и комсомолец. «Сухоручко виноват!» Классика! — И когда они уже выходили из класса, совсем зло добавил: — Я ему еще покажу! Гуд бай!

Потом вдруг резко повернулся к Борису и в упор спросил:

— Ну что же, в комсомол-то меня примете?.

— В комсомол? — замялся Борис.

— Да. В комсомол.

— А как я могу сказать? Принимает комсомольское собрание.

Сухоручко помолчал, не зная, как понять этот ответ, и уточнил вопрос:

— А все-таки как?.. Готовиться?

Борис тоже не знал, что сказать на это, как отнесутся комсомольцы, но у него не хватило духу отрезать своему бывшему другу все пути.

— А почему же?.. — сказал он. — Готовься!

Издание совместной газеты воодушевило Валю Баталина еще больше, чем выпуск, в свое время, первого номера «Зерцала». Это была работа уже для двух коллективов. Это была работа с девочками, а девочки составляли тайную муку и мечту Вали.

Одно только обстоятельство портило ему радость этой работы: уж очень не нравилась ему «Ершиха», как он прозвал про себя Лену Ершову, главного редактора газеты со стороны девочек. У нее был некрасивый, приплюснутый нос, большие губы, широко растягивавшиеся при улыбке, и черные пронзительные глаза, от которых Вале было не по себе. Он хорошо понимал, что к работе все это не имеет никакого отношения, но, верный своему главному принципу — ничего не таить от самого себя, в глубине души считал, что дружба дружбой, а работать все-таки лучше с красивыми девочками. И потому Валя был приятно удивлен, когда с нового учебного года на первое заседание редколлегии вместе с Леной пришла вдруг Майя Емшанова и Инна Вейс, обе очень привлекательные девочки.

Со стороны мальчиков, кроме Вали, были Игорь, Вася Трошкин и Рубин.

Сначала работа пошла хорошо, но в скором времени снова вспыхнул спор, как в прошлом году, — о характере газеты. Началось с того, что Лена Ершова предложила вниманию редколлегии рассказ Тани Деминой «Летний день». Стали читать его вслух.

«…Меня будит стук в дверцу сарайчика, в котором я сплю. Протираю глаза, отпираю. Пришла моя двоюродная сестра Лиза.

— Ну, соня! — смеется она, — Пора!

Оказывается, они договорились с трактористом Володькой идти в лес, за малиной. Володька уже пришел и дожидается на лавочке под ракитой, нужно спешить.

…Володька что-то рассказывает Лизе, а я иду сзади, напеваю песню. Кузовок болтается у меня на руке, волосы растрепались. Плутали мы долго, а малинника все нет. Солнце уже высоко. Жарко.

— Володька! Где же малина? — устало тяну я.

Но малины нет и, очевидно, не будет — не туда зашли…»

Дальше описывалось, как ходили по лесу, собирали вместо малины грибы, а потом вышли в поле, где работал трактор, и как они сели на этот трактор и прокатились на нем.

«В шуме мотора ничего не слышно, но мне хочется его перекричать, и я пою:

Ветер взъерошил мои волосы, платья наши в пыли, а руки и лица такие серые, что нас, пожалуй, трудно теперь узнать.

Довольные и усталые возвращаемся мы в деревню. И не беда, что мы идем без малины. Зато мы несем за плечами радость и веселье хорошо проведенного дня».

Так заканчивался рассказ.

Еще когда Лена читала его, Валя получил записку от Игоря Воронова:

«Как? Вельми здорово!»

Валя сначала подумал, что рассказ Игорю нравится, но потом обратил внимание на слово «вельми» и, вопросительно взглянув на Игоря, улыбнулся. Самому ему рассказ нравился: живо написанная картинка. Вале захотелось тоже побродить по лесу и покататься на тракторе. Но может ли это подойти для газеты?

Он так и сказал, когда Лена кончила читать.

— А почему? — удивилась та. — Разве не интересно, как наш товарищ провел лето?

— Еще если бы она там работала, в деревне, — возразил Игорь. — А то подумаешь: за малиной с трактористом ходила.

— Нет, она работала!

— Да здесь-то она не об этом пишет!

— А разве только о работе можно писать? — спросила Майя Емшанова.

— Не знаю, как это кажется мальчикам, — встряхнув черными как смоль волосами, сказала Инна Вейс, — но, по-моему… по-моему, это написано даже художественно. Как, девочки?.. По-моему, это можно рассматривать как литературный опыт. Правда, девочки?.. Таня вообще хорошо пишет, у нее такие интересные сочинения.

— А у нас газета, не литературный журнал, — возразил Валя.

— А разве в газете не бывает литературных материалов? Даже в «Правде»!

— Сравнили! — усмехнулся Игорь. — Наша газета маленькая, стенная газета, и она должна прежде всего выполнять свои задачи. А рассказ этот… Подсчитайте-ка, сколько он займет!

Рассказ был действительно большой, и Лена, пожав плечами, уступила.

Потом она предложила вести в газете отдел «Прочти, если не читал».

— Нужно, чтобы газета помогала нашим товарищам, указывала, что читать, направляла интересы, — говорила она. — Вот летом я прочитала «Исповедь» Жан-Жака Руссо. Что мы знаем о Руссо? То, что в учебнике учили, несколько строк. А я вот прочитала… Эта книга охватывает пятьдесят лет жизни Руссо.

— Очень хорошо, что ты ее прочитала, — перебил ее Валя, стараясь не смотреть на ее некрасивый рот. — Но почему эту самую «Исповедь» нужно читать всем?

— Так это же очень интересно! — глаза Лены вспыхнули. — Вы не представляете, как это интересно! Это настоящий психологический роман. Душа человека так раскрывается, ну, понимаете, полностью, со всеми ее тайниками.

— Какого человека? — спросил Игорь.

— Как какого? Ну, вообще человека.

— А разве есть человек «вообще»?

— А разве нам не интересно знать психологию человека того времени? — тут же поняв свою ошибку, поправилась Лена. — Ну, хорошо!.. Можно о Руссо не писать, давайте писать о советской литературе. Но ведь это же нужно!

И с новой силой разгорелся спор о том, что нужно газете и что не нужно и какой вообще она должна быть.

— Я вас, мальчики, совсем не понимаю! — говорила Лена. — Почему вы так упорно боретесь против расширения темы газеты?