Григорий Медынский - Повесть о юности

«Пусть даже существуют непредставляемые вещи! Пусть так! Но что такое представление? Это стремление человека воплотить свое знание в видимые и ощутимые формы. Но эта способность видеть и ощущать сложилась у человека исторически, применительно к тому, что ему нужно было в его непосредственной борьбе за существование. Она отражает его вчерашний день. Действительность шире способности человека к ощущению и представлению, свойства природы многообразнее тех норм, которыми в далеком прошлом были обусловлены эти наши способности. Они исторически ограничены, и математика их ломает. Своими формулами и уравнениями она точнейшим образом описывает такие свойства, которые никакими другими способами нельзя ни познать, ни описать, ни поставить на службу человеку. И не только свойства, но и процессы, мгновенные изменения, переход от одного к другому. «Было» — «стало», ночь закончилась — началось утро, рассвет над Москвой. Это не может изобразить художник, перед этим бессильно слово, это в какой-то мере может передать только музыка. Но только в какой-то мере. Математика выражает эти процессы точными формулами. Необычайной мощи орудие нашего познания мира, проникновения в его самые сокровенные, самые потаенные глубины — вот что такое математика!»

Валя не знал, правильно ли все, что говорил Женя, или неправильно, он не задумывался, не анализировал. Он воспринимал это живо и непосредственно и всем своим существом, как поэзию, — поэзию математики, открывающую совершенно неограниченные перспективы познания — без конца и края, «без того берега». Теперь это для него был раз и навсегда решенный вопрос: он должен готовить себя к жестокой борьбе с природой, которая скрывает свои тайны в таких глубинах, куда лишь мысль человеческая может проникнуть и раскрыть их. Он уйдет в эти глубины, он отдаст все свои силы, всю свою жизнь, чтобы раскрыть, постигнуть и поставить их на служение людям. Здесь и только здесь счастье, здесь — немеркнущие радости жизни!

Все эти мысли и чувства поднимались в душе у Вали Баталина по мере того, как Женя развивал свои тезисы и как затихала, приглушенная волей, острая боль в его сердце. Но, приглушенная, она продолжала жить и, как только Валя простился с Женей, вырвалась, забушевала. Тут были и чувства обиды, унижения, стыда и в то же время появившееся вдруг сознание своего достоинства.

«А чем я хуже?.. Чем я хуже Бориса? Она же меня не знает! Она меня совсем не знает!..»

Через минуту разум восстал против этой вспышки оскорбленного самолюбия, пытался успокоить чувства, но чувства не покорились ему, и разум со всеми его доводами, как утлая лодчонка, болтался на разыгравшихся волнах. Голубое небо… голубое платье… И эта улыбка… жалость…

Валя долго ходил по улицам Москвы. И, только когда немного успокоился, он пришел домой, достал свою заветную тетрадь в клеенчатом переплете и записал:

«Все ясно! Но всему этому я противопоставляю теперь то большое, великое, что открылось мне в рассказах Жени, что доступно и мне и что, может быть, ждет меня. Как это написано на плакате в нашем химическом кабинете: «Нести фонарь науки в неизведанные еще глубины и осветить дремлющие там сокровища» (Менделеев).

Я не осуждаю. Ни ее, ни Бориса. Я даже начинаю чувствовать облегчение, свободу и новые, неведомые до сих пор силы.

Я выше этого!»

Затем, другими чернилами, было приписано:

«А на душе все-таки грустно!»

Позднее, спустя несколько дней, на этой странице появилась вклейка:

«Если бы вся цель нашей жизни состояла в нашем личном счастье, а наше личное счастье заключалось только в одной любви, тогда жизнь была бы действительно мрачной пустыней, заваленной гробами и разбитыми сердцами.

Но есть для человека и еще великий мир жизни, кроме внутреннего мира сердца — мир исторического созерцания и общественной деятельности, тот великий мир, где мысль становится делом, а высокое чувствование — подвигом» (Белинский).

Последний месяц… Последние недели в школе. Последний номер «Нашей дружбы»!..

Газета на этот раз получилась веселая, шутливая, и даже Игорь Воронов, изменив своему обычному задиристо-боевому тону, написал «Феерию-буфф. — «фантастически-реалистический эскиз будущего». В нем изображался примерно конец века, Москва того времени, величественные архитектурные ансамбли, гранит, мрамор, парки, сады, новые улицы…

«Приехал я на конференцию, посвященную использованию энергии нового радиоактивного вещества ФК-2, недавно открытого моим школьным товарищем Феликсом Крыловым. На этой конференции я встретил и других моих старых друзей — Валю Баталина, когда-то прозванного нами Академиком, а теперь и в самом деле действительного члена Академии наук, математика с мировым именем, Борьку Кострова, прогремевшего своим планом обводнения Сахары. Он по-прежнему неутомим, напорист и, заняв всю трибуну своей плотной фигурой, начал речь:

— Товарищи! Мы живем в великую эпоху коммунизма, в эпоху величайшего расцвета всех могучих сил человечества…»

Сообщал Игорь и о знаменитом певце Александре Прудкине, о первом полете на Марс межпланетного корабля «СССР-1» под водительством Василия Трошкина, о «докторе неизвестных наук» Сухоручко. В этих фантазиях была и дружеская улыбка, и намек, и совет, и уверенность в том, что все будет «ну, если не в точности, так приблизительно».

Девочки тоже писали о новых растениях, выведенных Майей Емшановой, о знаменитой пианистке, потрясающей человеческие души, — Лене Ершовой. Даже Юлю Жохову в этом же фантастическом плане представили идеальной хозяйкой, положительной и степенной женщиной с горделивой осанкой и строгим характером.

Таня Демина так и озаглавила свою статью: «Последняя заметка».

«Признаюсь, за десять лет пребывания в школе в голову не раз приходила нетерпеливая мысль: «Как надоело! Скорей бы!» А сейчас до слез жалко расставаться со школой и просто трудно представить себя вне школы. Даже если припомнить самые «страшные» минуты нашей школьной жизни, как, например, неожиданная контрольная по математике или зловещий шепот перед уроком, идущий из параллельного класса: «Елизавета Васильевна весь урок спрашивает! Двойки ставит!» — даже тогда рождается чувство зависти к тем девочкам, которые учатся еще в младших классах. Почему-то все «страшное» исчезло из памяти, осталось одно хорошее — много хорошего. Я, например, всегда буду помнить комсомольское собрание, на котором меня приняли в комсомол, вечер, на котором мы приветствовали своих учителей, приехавших из Кремля, где им были вручены ордена, вечер встречи с окончившими школу. Многое буду помнить. Очень жаль расставаться со своими школьными подругами, но зато до чего же интересно будет встретиться с ними несколько лет спустя и посмотреть в глаза друг другу!