Григорий Медынский - Повесть о юности

Борис, может, и не сумел бы дать себе точный ответ, почему и за что он любит футбол. Но каждый раз, когда мяч взвивался в воздух, он забывал себя, охваченный стремительным потоком чувств. Ведь сколько этих чувств, переживаний возникает, исчезает, сталкивается между собой в один какой-нибудь короткий миг игры!

И первому хочется быть, хочется ударить самому, послать мяч в ворота, — такой мяч, чтобы всему миру на удивленье! Но, как молния, пронижет тебя в эту минуту отрезвляющая мысль — о команде, об общем успехе, о верном ударе, о том, что, может быть, тебе лучше не бить, может быть, лучше «перепаснуть» товарищу, который вместо тебя забьет гол! И вот в один короткий миг нужно решить все, все перечувствовать и сделать как лучше.

Но в этот миг подбежавший противник уже отнял у тебя мяч и повел, и ты бежишь за ним, ругая себя за то, что «дал зевака», — ругаешь и бежишь, и борешься, и в борьбе забываешь то, что пережил минуту назад, и новые страсти волнуют душу. Разве можно отказать себе в таком удовольствии?

Вокруг Бориса быстро сколотилась компания таких же любителей футбола. Они ловили всякие возможности, они изыскивали их, подстраивали и создавали, — только бы «постукать», только бы лишний разочек «погонять» мяч.

У Вити Уварова возле дома оказался подходящий дворик — играли там. У Игоря Воронова тетя работала на стадионе — играли там. Поехали с Анной Дмитриевной, учительницей анатомии, на экскурсию за город — играли там. А потом смекнули, что экскурсия вообще очень удачный предлог для футбольных встреч.

Так и встречались, и на этих встречах сдружились, ближе узнали друг друга. По футболу очень легко узнавать ребят — такое заключение Борис сделал уже давно. Сыграешь два раза — и каждый у тебя как на ладони.

— Ну, я пошел! — заявляет вдруг Феликс Крылов в самый разгар игры.

— Куда ж ты? Мы ж проигрываем!

— Нет, ребята! Мне нужно.

И пошел.

А кому не нужно? Кого не ждут уроки? Кто не поглядывает с опаской на измазанные брюки или побитые носки ботинок? Кого не ждет дома отчаянная ругань матери или суровый взгляд отца?

Лев Рубин — тот для себя старается. Всё вперед, всё вперед — точно никого кругом нет, кроме него.

— Пасуй! Пасу-уй!

Нет! Ударил и заработал штрафного.

Игорь играет зло, решительно. Бежит — земля дрожит.

Витя Уваров, тот играет весело, от души. Получается, не получается — а от души! У него больное сердце, ему нельзя быстро бегать, и он не прочь иногда схитрить, подставить ножку. Если не удается схитрить, он откровенно разводит руками и смеется.

Вася Трошкин ругает его за это, спорит, яростно что-то доказывает, готов лезть в драку.

Ну, а Валя Баталин — как всегда: нужно бить, а он «формулу строит». Его вообще не принимали в расчет и брали «в придачу» то к одной команде, то к другой.

По-своему играет Сухоручко — размашисто, залихватски, как он говорит, «вольным стилем». Он весь в движении. Движения эти лихорадочны, сумбурны, но напористы, удар — часто неточный, непродуманный, но сильный. Ведет он себя во время игры непринужденно: то шутит, пересмеивается с товарищами, то выкинет неожиданное коленце, а то выбежит из игры и закурит. На протестующие выкрики ребят он только панибратски подмигивает, а потом вдруг очертя голову бросается в самую свалку и тогда «показывает класс».

Несколько раз раздавались голоса, что Сухоручко нужно «снять из капитанов». Но на его защиту всегда вставал Борис, и Сухоручко оставался капитаном второй команды — «Капитаном-два», как он сам себя величал.

В одну из суббот, после школы, капитаны назначили очередную «экскурсию». Поехали в Сокольники, чтобы как следует ради субботы «постукать». Игра завязалась большая, острая, счет все время менялся. То одни выигрывали, то другие. Витя даже забыл о своем сердце, о подножках и играл во всю силу. Один раз он овладел мячом, долго водил его, упустил, опять перехватил, и, наконец, ударил. Гол был забит, но ботинок на правой ноге разинул вдруг пасть, как крокодил. Пришлось выйти из игры. Борис заменил Витю другим игроком, и сражение продолжалось своим чередом. А Витя, вертя в руках ботинок, старался соединить отставшую подошву с верхом и со скорбью думал о предстоящем объяснении с матерью.

После игры вокруг Вити собрались все ребята и стали обсуждать, как быть и что делать. Каждый старался успокоить его, подбодрить, но каждому было ясно, что Вите сегодня «влетит».

— В мастерскую нужно, — предложил Борис. — Сейчас и починят, и ничего не будет заметно.

Встал вопрос о деньгах. Каждый принялся подсчитывать свою наличность, но наличность у большинства оказалась грошовая. И тогда Сухоручко заявил:

— Ладно, ребята! Чего там считать? Я заплачу!

Борису это понравилось, и, похлопав Сухоручко по плечу, он сказал:

— Молодец, Эдька! Ты хороший товарищ!

Решив, что теперь все устроено, ребята стали расходиться. С Витей остались Борис, Игорь Воронов и Сухоручко.

Пошли искать сапожную мастерскую. Но их ждало разочарование: приемщица сказала, что ботинку нужен капитальный ремонт, и назначила самый невероятный срок — неделю.

— А ну их! — ругнулся Игорь. — Пошли ко мне. Сами починим.

И действительно, Игорь нашел у себя гвозди, молоток. Они долго возились, но общими усилиями с грехом пополам «крокодилью пасть» в Витином ботинке заделали. Их работу на другой же день заметила Витима мать и удивилась:

— Витек! Что у тебя с ботинками?

Пришлось сочинять целую историю о том, как они вчера ходили на экскурсию в зоопарк, как подвернулся под ноги камень, оторвалась подметка и как уличный «холодный сапожник» наскоро подбил ее.

— Что же это за сапожник? — мать покачала голевою.

А потом пошла в школу и поинтересовалась:

— Я вас хочу спросить, Полина Антоновна: что-то у наших ребят экскурсий много проводится.

— Каких экскурсий? — удивилась Полина Антоновна.

— Да разных. То туда, то сюда. А на днях в зоопарк экскурсия была. Мой Витек даже ботинки там разорвал.

Полина Антоновна проверила у одного учителя, у другого, у третьего: не было никаких экскурсий в восьмом «В» за это время. Она повела настоящее строгое следствие и все разузнала. Теперь, когда она говорила с ребятами в классе, у нее уже не было ни улыбки, ни грустной нотки в голосе. И теперь она не предлагала подумать, а спрашивала, упрекала и предъявляла требования.

— Вы можете увлекаться игрой. Но если при этом вы хотите всех обманывать, я с этим не примирюсь! Ведь мы договорились: закон нашей жизни — правда. Ложь — это худшее, что может быть в человеке. А я, я уважать вас хочу!

Но больше всего она обрушилась на Бориса.

— Вы капитан, вы организатор всего этого безобразия, вы в первую очередь и отвечаете за него. Да, вы! — глаза ее горели гневным, непримиримым огнем. — И вы не впервые выступаете в роли такого организатора; очевидно, ровно ничего не вынесли из прошлого. Идите домой и не приходите в школу без родителей.