Григорий Медынский - Повесть о юности

Она прямо обожала Полину Антоновну за умение подойти к детям, поговорить с ними и задуматься о них. Из какого-нибудь мелкого происшествия, столкновения на перемене у Полины Антоновны возникали разговоры и знакомства с ребятами любых классов, в которых она и не преподавала и до которых ей как будто бы не было никакого дела. А она выпытывала в этих разговорах какое-то признание и какую-то деталь биографии у надоевшего всем «хулигана» и, при случае, вставляла вдруг замечание, заставлявшее поглядеть на этого ученика совсем с другой, неожиданной стороны.

— Смотрю я на вас, — заметила ей как-то в дружеской беседе Зинаида Михайловна, — вы детей любите, как собственных!

— А кого же тогда любить? — ответила та, а потом, с неожиданно прорвавшейся ноткой грусти, добавила: — Дети меня спасли, Зинаида Михайловна! Вы же знаете мое горе?

— Знаю.

— Единственный сын был. И вся моя жизнь была в нем. Заболеет бывало — кажется, не выдержу, не перенесу. И когда он погиб… Кто мне помог выдержать это? Дети!

Они подружились, две учительницы, молодая и старая, и часто беседовали по душам. Зинаида Михайловна многое знала о работе Полины Антоновны, знала о математическом кружке и предстоящих там интересных докладах. Она даже собиралась пойти на это занятие кружка, но не смогла: как раз в этот вечер стоял ее отчетный доклад на бюро райкома партии, и на другой день, перед уроками, она с живостью расспрашивала Полину Антоновну:

— Ну, как вчера? Как доклады? Рассказывайте!

— Хорошо! Очень хорошо! — ответила Полина Антоновна. — Признаться, я даже не ожидала.

— Что?.. Как вели себя? — допытывалась Зинаида Михайловна.

— Вот это вам было бы интересно посмотреть! — с той же живостью отвечала Полина Антоновна. — Сказались характеры! Баталин великолепно дал математическую сторону — самое учение Лобачевского. Великолепно дал! Мне кажется, это вообще будущий математик. Но если бы видели, как он волновался! Он шел к столу, как на эшафот, у него дрожали руки, он боялся поднять глаза на своих слушателей и так и не поднял до конца доклада, говорил куда-то в пространство. И только когда кончил, точно спустился на землю и растерянно улыбнулся.

— Послушайте! — перебила ее Зинаида Михайловна. — А почему он у вас не в комсомоле?

— Говорила я ему! — ответила Полина Антоновна. — Улыбается и молчит… — А потом, подумав, добавила: — Это вообще очень сложный характер… Из хаоса рождающийся человек…

— Ну-ну! — сказала Зинаида Михайловна, собираясь слушать Дальше. — А Костров?..

— Вот за него я больше всех боялась! И вдруг… Вы представляете! Вышел совершенно спокойно, уверенно…

— Н-ну!.. Костров! Костров — это парень! — заметила Зинаида Михайловна. — Я не знаю, кем он будет, но это будет общественный человек. Вы знаете, как он ответил мне о «Коммунистическом манифесте»?

— А мне так вот ничего не ответил! — сказал прислушивавшийся к их разговору Владимир Семенович.

— Как? — удивилась Полина Антоновна. — Два дня назад вы его хвалили!

— Тогда похвалил, а вчера поставил двойку. Из-за вашего Лобачевского, уважаемая.

— Я вас не понимаю, Владимир Семенович. Лобачевский в математике, как Пушкин в литературе, был выразителем зрелости культуры русского народа. И если я поставлю кому-нибудь двойку и скажу: из-за вашего Пушкина!.. Не понимаю! Виноват ученик, а не Лобачевский!

— Да, но если ученика захватили в плен!..

— То есть как «в плен»?.. Владимир Семенович! А по-моему, вся наша работа заключается в том, чтобы захватить «в плен», «пленить», привлечь на свою сторону. И если ученик, выходя из школы, не знает, куда ему идти и что ему вообще интересно, — это приговор учителю. Значит, не сумел «пленить»!

Начался спор — один из тех споров, когда скрещиваются «предметы», интересы, направления мыслей и профессиональной устремленности. Полина Антоновна была убеждена, что в мужской школе главное место должны занимать точные науки, потому что ребята идут по преимуществу в технику. А у Владимира Семеновича это вызывало чуть ли не пароксизм ярости. Вскочив с места, он, как всегда в волнении, снял пенсне и, держа его перед глазами, заговорил:

— А что ваша техника значит без общего развития? Да и как можно говорить об этом в средней школе? Специализироваться они и в вузе успевают. Там специализация начинается! А в школе нужно формировать всесторонне развитого, образованного человека, гармонического человека. В школе создается человек, а не специалист. И нужно, чтобы он знал все, что полагается культурному человеку. А то так и уйдет с Большой Медведицей или, положим, с Лобачевским, при всем моем к нему уважении.

— Что же, значит, по-вашему, — тоже разгорячилась Полина Антоновна, — Лобачевский, математика вообще не воспитывает человека? Она важнейшие стороны его воспитывает!

— Именно — сто́роны, разрешите вам заметить! — не сдавался Владимир Семенович. — А человек?.. Его общий облик?.. Его мировоззрение, целенаправленность? Моральные критерии? Знание жизни и умение разбираться в людях? А значит, и внутренняя работа над самим собой!

— Послушаешь вас, товарищи, точно на вас весь мир держится! — вступила в разговор учительница географии. — А разве для полноты мировоззрения человеку не нужно знать лицо своей страны, лицо земли? Мировоззрение, разрешите вам сказать, — это очень сложное понятие!

— Ну, а тогда и о нас, маленьких людях, не забудьте! — улыбнулась преподавательница английского языка. — Без знания языков тоже не может быть культурного человека!..

Сергей Ильич был занят — просматривал классный журнал, но едва Владимир Семенович начал свою тираду, он стал прислушиваться и теперь решительным жестом захлопнул журнал.

— Ну, сабантуй начинается! — подшутила Варвара Павловна.

— А чего вы смеетесь? — так же решительно повернулся к ней Сергей Ильич — Да, сабантуй!.. Мне мамаша одна говорит нынче: «И зачем дети теряют время в вашей рабочей комнате на изготовление каких-то ручек для щеток. Неужели купить нельзя?» А мы говорим о мировоззрении, о формировании!.. Нам ломать все нужно! Человек формируется — разрешите сказать вам, Владимир Семенович, — во времени, а не абстрактно, для своего времени и для своей эпохи формируется. А у нас эпоха великих строек и электрификации, атомная эпоха начинается. У нас техника на каждом шагу — от домашнего утюга до реактора. А где основа техники?

— Физика! — в том же шутливом тоне подсказала Варвара Павловна. — Сергей Ильич прямо локтями распихивает место для своей физики.

— И плохо распихивает! — еще больше распаляясь, набросился на нее Сергей Ильич. — Будь моя власть, я бы все ваши гуманитарные науки на пятьдесят процентов сократил.

— Почему не на сто? — усмехнулся Владимир Семенович.