Григорий Медынский - Повесть о юности

Теперь, садясь за уроки, Борис начинал с литературы и не брался ни за что другое, пока не сделает по литературе все, что нужно. Так он проработал «Бориса Годунова», «Медного Всадника», и когда пришлось писать домашнее сочинение, Борис получил за него четыре.

Потом перешли к Лермонтову. Уже в мастерском чтении его лирики и в объяснениях Владимира Семеновича вставал образ мятежного певца, образ борца, в котором бродили могучие, ищущие применения силы, и его тяжелый разлад со своим мрачным временем.

«Печально я гляжу на наше поколенье…»

Но особенно заинтересовал Бориса разбор «Героя нашего времени». Он и раньше читал это произведение. Но тогда его интересовало похищение Бэлы, история с Азаматом и приключения Печорина в Тамани. Ничего другого он тогда не заметил. А теперь в той же самой «Тамани» он обнаружил значительную фразу, которая вдруг перекликнулась с тем, что говорил поэт о своем поколении в горькой «Думе»: «Да и какое мне дело до радостей и бедствий человеческих?» Теперь Борис осуждал уже Печорина и за историю с Бэлой, и за Максима Максимыча, и за то, что он себя так нехорошо вел по отношению к Вере, к княжне Мэри и вообще занимался всякими пустяками. Такой молодой, полный сил, и писать мог, и дневники вел, а пустоцвет, «нравственный калека», как Печорин сам назвал себя в своем дневнике.

«Зачем я жил, для какой цели я родился?..»

Борис с интересом слушал Владимира Семеновича, — объяснения, цитаты из Белинского. И когда Владимир Семенович вызвал его к столу, он обстоятельно проанализировал образ Печорина, а отвечая на дополнительный вопрос, провел сопоставление его с Онегиным. Это было особенно важно — что общее у них и в чем их различие? Скука, разочарование… Но какие они в то же время разные! И как за безнадежным эгоизмом Печорина скрывается иная глубина осуждения той жизни, в которой ему пришлось жить. И большее страдание!

— И большее страдание! — повторил Владимир Семенович. — Хорошо, молодой человек! Садитесь!

За этот ответ Борис получил пять, первую пятерку по литературе в году, и был очень рад, что в такое решающее время не подвел свой класс.

И все ребята в эти дни стремились делать все как можно лучше: старательно кланялись директору на утренней встрече, старательно делали зарядку, следили друг за другом, чтобы все было хорошо и безупречно. Когда Сухоручко, смастерив из проволоки очки, стал вертеть ими на уроке, словно крыловская мартышка, Борис вырвал их у него и смял. У Саши Прудкина под партой оказались клочки изорванной бумаги, — его заставили собрать их и вынести. Витя Уваров решил выпустить специальный номер «Голоса класса», и ребята, оставшись после уроков, устроили «час заметки» — каждый написал то, что он находил нужным и важным.

Весь класс волновался: разрешит ли директор очередное дежурство или не разрешит? А когда накануне разрешение было получено, то на другой день, уже без четверти восемь, все ребята с выглаженными повязками на рукавах стояли по своим постам!.

После этого дежурства приказом по школе директор объявил восьмому классу «В» благодарность.

Еще в прежней школе Баталин с завистью, бывало, смотрел на шумную возню ребят. В глубине души он всегда тянулся к веселью и непосредственности. Валя чувствовал, что он какой-то другой — непохожий на остальных, и ему очень хотелось быть как все. У него только ничего не получалось из этого.

Поэтому переход в новую школу для него был связан с затаенными планами: новая школа — новые ребята, новая жизнь. Вот почему в первый же день он пошел даже на то, чего раньше боялся как огня, — согласился играть в футбол. Неудача в этой злосчастной игре была для него неудачей в жизни — он оказался посмешищем класса. Сухоручко назвал его «манюней», и все махнули на него рукой. Так по крайней мере казалось Вале.

Потом Полина Антоновна заговорила с ним о комсомоле, и Валя снова загорелся. Он даже осмелился заглянуть в класс, в котором происходило комсомольское собрание: Рубин что-то говорил, а ребята слушали. Когда все обернулись на открывшуюся дверь, Валя испугался и поспешил ее закрыть.

Ему захотелось быть с комсомольцами и обсуждать с ними какие-то важные вопросы. Он долго не решался заговорить с Рубиным об этом своем желании, а когда заговорил, то получил ответ, который его испугал.

— Ты?.. — Рубин удивленно посмотрел на него. — Какой из тебя комсомолец?

Вспыхнувший было огонек снова потух для Вали, и больше он о комсомоле уже не думал.

Теперь загорелся новый огонек — математика, Лобачевский…

Работа над Лобачевским открыла Вале новый мир. Математика потеряла для него школьную ограниченность. Как когда-то, забегая вперед, он постигал сущность деления или перенимал у старших товарищей умножение больших чисел с нулями посредине, так теперь он сидел над книгой Костина «Основания геометрии», решив проработать ее, сколько бы времени на это ни потребовалось. А прочитав афишу о цикле лекций по математике при Московском государственном университете, он так же категорически решил прослушать эти лекции, все до единой. Ему даже не нужно было раздумывать над программой этих лекций, достаточно было прочитать ее, чтобы загореться: «Что такое счет?», «Кривые второго порядка», «Элементы комбинаторики», «Числа ряда Фиббоначи». Что стоило хотя бы одно это последнее название: «Числа ряда Фиббоначи». В нем все непонятно, но в этом и был главный интерес. «Фиббоначи»!

И вот Валя в университете!

Там, за Москвой-рекой, на Ленинских горах, растет новое, устремленное ввысь здание университета, но и это, старое, для Вали полно величия и славы и самых безграничных надежд. «Московский ордена Ленина Государственный университет имени Ломоносова», — читает Валя на его фронтоне. Он входит за чугунную решетку и смотрит на памятник его великому основателю. Мимо Вали взад и вперед снуют ребята, девчата, почти такие же, как он, ну, может быть, немного постарше. Но не всегда же он будет несчастным восьмиклассником? Во всяком случае, вот он и сейчас идет, отворяет массивную дверь, н никто его не останавливает, а если кто остановит, он сумеет ответить, как нужно. Он идет на лекцию!

«Сосчитать — это значит поставить некоторое количество предметов во взаимно-однозначное соответствие с натуральным рядом чисел».

Валя с удовольствием записывает эту мудреную формулировку, которая после лекции уже не кажется такой мудреной. Дальше оказывается, что можно сосчитать бесконечное множество и что в бесконечных множествах целое может равняться своей части. Это так же не укладывается в голове, как в свое время геометрия Лобачевского, но и это было доказано так просто и, как Полина Антоновна говорила, изящно, что приходилось только удивляться гибкости человеческой логики.