Григорий Медынский - Повесть о юности

Урок психологии. Все как будто молчат и слушают объяснение учителя. Но, вслушавшись, вы уловите мерное не то жужжание, не то гул, точно полкласса говорит в четверть своего голоса.

Обратите теперь внимание на «детали» этой тихой, идиллической картины. Всмотритесь хотя бы вот в эту колоритную фигуру в глубине класса, в заднем ряду. Это — Миша Косолапов. Посмотрите, как он мечтательно полулежит на парте. По лицу его сразу видно, что мысли его витают где-то в облаках, оторванные от всяких земных забот и волнений. Мише ужасно скучно. Он сидит, бедный, и не знает, чем ему заняться. И вдруг — о радость! — он увидел у соседа интересную книгу и целый урок выпрашивает ее, уверяя, что ему «только посмотреть» и он ее отдаст…

…Химия. Учитель приносит бензол, и Сухоручко сразу громогласно определяет:

— Шампанское!

Стали демонстрировать горение бензола. Это вызвало самые различные толки. Юра Усов заявил, что «запахло паровозом». Юра Урусов сразу поправил: «Не-е! Запахло Бупсом!» Дима Томызин сказал, что пахнет просто копотью.

Сухоручко вызвали к доске, он начинает писать формулы и задумывается.

Необыкновенное происшествие: Сухоручко задумался!

…Урок черчения.

«Из каждой точки проводим проектирующие перпендикуляры на ось игреков…»

Это Дмитрий Анатольевич объясняет задание на дом. Но что это за гул слышится в «гнилом углу»? Это поет Прудкин. У Прудкина, видите ли, прорезывается бас. А поэтому он теперь на уроках не то что поет, но и нельзя сказать, что не поет. Нет, Прудкин просто гудит, забывая, что частота колебаний звуковых волн, которые он испускает, превышает 16 герц.

Сухоручко на этот раз молчит. Он только выпячивает нижнюю челюсть, делает кому-то угрожающую мину и шипит: пш-пш-пш!

Нет! Не видно в нашем классе ни уважения к преподавателю, ни к своему делу, ни даже к самим себе. Может быть, это неправда? Тогда милости просим присылать опровержения и доказательства! У нас любят говорить о чести класса. Вот, может быть, найдутся желающие поддержать честь класса, доказав, что все, что здесь написано, неправда?..»

В классе не все поняли, почему Полина Антоновка предложила именно Валю Баталина в качестве главного редактора газеты. Некоторые даже возражали против этого.

— Как хотите, конечно, дело ваше, — веря в то, что ребята пойдут за ней, сказала Полина Антоновна, но сказала таким тоном, что все поняли: она остается при своем мнении.

А Полина Антоновна не сразу и не зря сделала такое предложение, и ее бесстрастная поза наблюдателя с задней парты была только видимостью. На этот раз она хотела именно настоять на своем, хотя пришла к такому решению через большие сомнения. Она много думала о классе, о расстановке сил, в том числе и о газете и о Вале. Так же как она сомневалась в свое время, когда Борис вызвался делать доклад о Лобачевском, так сомневалась она и теперь. Конечно, доверие — великая сила, оно может окрылить человека. И ей очень хотелось окрылить эту никнущую под тяжестью собственных раздумий натуру. Но разве об одном Вале здесь речь? Конечно, он заинтересован в газете. Но хватит ли у него темперамента, воли, выдержки, боевого задора и понимания, чтобы удержать газету на том уровне, на котором было начато «Зерцало»? А за всем этим вставали главные вопросы: о классе, о его дальнейшем сплочении и росте.

Лучше всего на месте редактора был бы Борис Костров, но на него у Полины Антоновны были другие планы. С Левой Рубиным как секретарем ничего не получалось — его нужно было заменять. Но теперь нельзя было выбирать кого-нибудь, нельзя было ошибаться. Комсомольская организация должна занять подобающее ей место в классе, а ее вожак должен стать настоящим вожаком. Советоваться с директором по такому мелкому вопросу Полина Антоновна постеснялась, а с Зинаидой Михайловной они обсудили его вдоль и поперек.

Витя Уваров?.. Нет! Он для этого слишком безлик. «Человек без заряда», — как выразилась о нем Зинаида Михайловна. Хороший ученик? Но лучшие ученики не обязательно и лучшие люди. Пример Рубина — лишнее подтверждение этому. Игорь?.. Да, Игорь, конечно, с зарядом! С большим! Но резковат, резок! А это тоже не всегда хорошо.

— Нужно, чтобы за вожаком шли, — сказала Зинаида Михайловна. — А идти за ним будут тогда, когда его будут любить и верить ему.

И они обе сошлись на Борисе. Бориса ребята любили, любили его умную, слегка хитроватую улыбочку, и компанейский нрав, и горячность его, и прямоту, и отзывчивость, и верность слову, общительность, и ту заинтересованность в жизни класса, которая делала его непременным участником в решении всех возникающих в этой жизни вопросов. Но это не та бесхребетная и слепая общительность, которая есть, пожалуй, у Феликса. Борис сам пришел в движение, тронулся в росте и пошел. А это самое важное для вожака — чтобы он сам шел. Его движение будет толкать вперед коллектив и само будет усиливаться коллективом. А успеваемость… Да, он не лучший, но быстро растущий ученик. А кто знает, не явится ли чувство ответственности дополнительным стимулом и для его успеваемости?

Нет, в Бориса можно было верить и, во всяком случае, можно было рисковать. И, так решившись, Полина Антоновна в этом направлении и стала готовить предстоящие перевыборы комсомольского бюро. Очень скоро она увидела, что ее планы совпали с настроением класса и его комсомольской организации. Рубину припомнили все, и в новое бюро он не прошел. Избраны были Борис, Игорь и Витя Уваров. Борис стал секретарем бюро.

— Полина Антоновна! Ну, с чего же мне начинать?

Борис стоял перед Полиной Антоновной с открытым блокнотом, готовый немедленно записать туда любую мысль, которую он может от нее услышать. То, что казалось ему таким простым и само собой разумеющимся, когда он критиковал Рубина, вдруг оказалось далеко не таким простым и испугало его.

— Знаете, Боря! Мне сейчас что-то нездоровится, — Полина Антоновна посмотрела на часы, — мы с вами как-нибудь… Нет, не как-нибудь, а завтра!.. Соберемся и поговорим. Хорошо?

— Хорошо.

Но на следующий день Полина Антоновна не пришла — заболела гриппом.

Борис решил пока просмотреть «дела», принятые им от Рубина, — толстую «общую тетрадь» в серой обложке. Тетрадь эту Рубин отдал не сразу, считая ее своею, отдал после больших споров и то по указанию секретаря общешкольного комитета. И только когда Борис начал читать ее, он понял причину такого упорства: в этой серой тетради, кроме протоколов, были и старые планы Рубина и его личные записи о комсомольских делах и о всех ребятах.

«Трошкин. К работе относится несерьезно. Любит показать свою силу. Несознателен. Задира. Непостоянен в своем поведении. Плохо понимает, что такое комсомол».