Михаил Горбовцев - Мишкино детство

— На монашеский дуб улетело. Теперь, сынок, пасху жди. На пасху оно снова прилетит.

— А как же оно без крыльев летает? — недоумевал Мишка.

— А как летает ковер-самолет? — спрашивала мать.

И чтоб отвлечь Мишку от разговоров о сале, она описывала ему соблазнительную картину пасхальных святок:

— Прилетит к нам сало. Кто-нибудь принесет молока и творогу. Куры нанесут яиц. Накрасим писанок. Купим белой пшеничной муки и напечем куличей. А куличи будут рыхлые, вкусные. Отнесем один кулич в осиновскую церковь, освятим. Потом вернемся домой и будем разговляться: есть куличи, сало, творог, яйца… А теперь надо потерпеть… Хочешь, дам капусты с хрустом? Ты будешь ее есть, а она на зубах — хрусь, хрусь…

После такой картины можно потерпеть…

Ну, а зачем терпеть, когда можно сделать так, что пасха останется пасхой, а сало все-таки не улетит, и Мишка, как Петька и Ермиловы внуки, будет есть его до самого великого поста!

— Довольно, — торжествующе говорит Мишка, — отлеталось…

Мишка, как делал отец, поплевал в ладонь, одернул свитую веревочку, наспех обул лапти и выбежал в сенцы. В сенцах было темно, но он хорошо знал, что бадья с салом стоит рядом с закромом и что в ушках бадьи есть дырочки. Он ощупью нашел дырочку, продел в нее один конец веревки и завязал его двумя узлами. Второй конец он привязал к толстому крюку, вбитому в стенку. Подергал за веревку и промолвил:

— Вот и все дело… Надо Митьке об этом рассказать, у них тоже сало улетает…

Уже улегшись спать, Мишка слышал, как о чем-то шептались отец с матерью и опять упоминали про сало. Потом он слышал, как по чердаку, почти над самой головой, как будто кто-то ходил, и еще — как будто отец говорил матери про веревочку. Но все это, может быть, ему померещилось во сне, а по чердаку, может быть, шастал домовой…

Обычно утром Мишка в первую голову бежал проверять расставленные силки — не поймался ли воробей или овсянка, а то и синица. Сегодня он как был, не обуваясь, выскочил первым делом в сени проверить, не улетело ли сало. Сала не оказалось. На том месте, где оно стояло, Мишка нащупал большой ведерный чугун, в котором варили ботву и мелкую картошку свинье. Он открыл дверь во двор. В сенцы ударил свет, но бадьи с салом не было. Не было и веревочки, которой Мишка привязывал бадью.

«Неужели прямо с веревочкой улетело? А может быть, сало кто-нибудь украл?»

— Сала нету! — тревожно сказал Мишка матери, вбежав в хату.

— Нету — значит, улетело, — спокойно ответила мать.

— А как оно там держится, на дубу? — подумав, спросил Мишка.

— Да вот так и держится, — неопределенно ответила мать и перевела разговор на другое: — Сейчас картошек наварим. Лепешек испеку. Принесу капусты с хрустом… Снедать будем…

Но у Мишки неотвязно, как комар, вилась мысль о сале. «Хоть бы посмотреть, — думал он, обувая лапти, — как оно летит: с подпрыгом, как воробей, или без подпрыга — плавно, как ворона…»

После завтрака он собрался было бежать к Митьке, чтоб узнать, улетело ли их сало, как вдруг скрипнули ворота и по двору послышались мелкие, видимо Митькины, шаги.

Едва переступив порог и сказав «Здравствуйте вам», Митька сообщил:

— А у нас нынче ночью сало на дуб улетело!

Мишка с удивлением посмотрел сначала на Митьку, а потом на отца:

— Во, значит, улетело с нашим вместе!

Мишкин отец, отряхая крошки с рыжеватой широкой бороды, спросил:

— И у вас улетело? Значит, сговорились.

И чему-то улыбнулся.

От протопленной печки потянуло легким теплом. Верхние стекла окон начали понемногу оттаивать. Но в хате было все же холодно. Ребята разулись и полезли на печь.

— Ну, а как оно летает? — спросил Мишка.

Митька не мог объяснить, как летает сало. Тогда Мишка сам начал рассказывать ему о летающем сале, как будто он видел эти полеты по меньшей мере раз двадцать:

— Оно и без крыльев летает, как ковер-самолет. Подлетит к дубу, покружит возле него, как птица, и сядет.

— А как же бадья может сесть на ветку? — недоумевает Митька. — Бадья вон какая, — показал он руками, будто охватил бадью, — а ветка вот такая, — он протянул руку.

Мишка сам не понимал, но раз объявил себя знающим, надо объяснить, как это происходит.

— А ты разве не видел, какие большие сорочьи гнезда держатся на маленьких ветках? — спрашивает он Митьку.

Сорочьи гнезда чуть ли не с копну сена Митьке не только приходилось видеть, но и доставать оттуда яйца; сороки вьют гнезда на макушках невысоких, но густых деревьев.

— Значит, бадья с салом — как гнездо?

— Ну да… А может быть…

Мишке вспоминается, как на тоненькой ветке груши висел пчелиный рой.

— Может быть, они висят там, как пчелиный рой, — говорит он.

Митька чувствует неуверенность Мишки.

— А чего ему туда летать? — спрашивает он Мишку.

— Чего? — На этот вопрос Мишка отвечает не задумываясь: — Если бы оно не улетало, его до пасхи поели бы. А пасху с чем встречать?.. А там еще лето настанет, жнитва. Разве на одном хлебе да огурцах выдержишь? Лошадь на одной соломе будет работать? Вот сало и сохраняется к жнивам. А сейчас работы никакой, сейчас и на картошке да капусте можно прожить…

Митьке теперь все ясно.

— Эх, хорошо бы хоть сегодня еще раз поесть сала с хлебом… — со вздохом говорит он.

Мишка тоже непрочь бы съесть сала.

— А знаешь что? — вдруг подскакивает Мишка. — Давай возьмем палки и пойдем в лес. Может, чью-нибудь бадью собьем.

— И верно! Давай обуваться. Как мы, дураки, раньше не догадались!

Ребята поспешно обулись, оделись, прихватили по две палки и двинулись в поход.

До Монашеского леса было версты три, хотя наглаз казалось, что до него и версты не будет. Чтобы сократить дорогу, ребята пошли не Вареновкой, а открытым полем, прямо на средний дуб. Навстречу дул не сильный, но злой ветерок. Он жег лоб и щеки, пощипывал кончики ушей и, будто иголками, покалывал в носу. Итти было легко: после недавней оттепели мороз сковал такую снеговую корку, что на ней лошадь — и та бы не провалилась.

Летом ребятам не раз приходилось сбивать палками яблоки в чужих садах. Глаз наметался: Митька мог по заказу сбить любое яблоко, и палка редко когда застревала в ветках. Сейчас он тем более постарается. Свое сало они, понятно, сбивать не будут — пусть себе сидит до пасхи, а Ермилово сало, или Моргуново, или кого-нибудь из боковцев — словом, тому, которое будет ниже всех сидеть, наверняка не сдобровать…

— Я вот этой, смотри, толстенькой, — показывает Митька палку, — как ударю бадью по боку, так она с ветки и закубыряет.

— А моя вот эта плоха? — показал палку Мишка. От этой тоже не удержится. Только…

Мишка остановился и укоризненно поглядел на Митьку.