Ольга Гуссаковская - Порог открытой двери

Толян приволок две огромные лиственничные валежины, когда уже и чай вскипел. Ушел за хворостом да чуть и завтрак не проворонил.

Дым от костра поднялся высоким столбом, словно на склоне сопки мгновенно выросло легкое кудрявое дерево с клубящимися седыми ветвями. Туман над морем расползался по распадкам, попрятался за камнями. И открылась невероятно ровная, словно выкованная из синего металла, гладь бухты Волок.

Триста лет назад как раз там, где сидели возле костра ребята, проходил старый казачий путь. На руках перетаскивали свои кочи через береговой кряж искатели новых земель и золотого безбедного житья. Но ждала их за кряжем-перешейком другая такая же бухта, а за ней те же, что и здесь, синие увалы дальних сопок и близкая, рыжая от болотной ржавчины, тайга. Только белый венец Государя еще долго маячил в отдалении, сулил чудеса.

Толян сложил возле костра свою уже никому не нужную ношу. На его приход никто не обратил внимания. Ира, словно не видя его, протянула миску с супом. Он взял. Поставил на землю, чтобы немножко остыла. Оглянулся, ища хоть одно внимательное лицо, но ему показалось, что все были заняты супом. Только Иван Васильевич посмотрел на него вопросительно, и Толян придвинулся к нему поближе.

— Иван Васильевич, а я черношапочного сурка видел! Настоящего! — почему-то шепотом сказал Толян.

— Так и расскажи об этом всем, ведь этот зверек — огромная редкость, — громко предложил Иван Васильевич.

— Нет, я не умею… — потупился Толян.

— У него хомяки язык отъели! — неожиданно фыркнула Галя.

Все знали, что два крошечных рыжих хомячка были единственным Толиным богатством дома. О собаке мать и думать запретила. Знали и то, что Толян мечтает стать биологом, но вместо института придется ему этой осенью идти в ПТУ после восьмого класса. Отец у Толяна давно и неизлечимо болен, матери трудно одной. Но Толян никогда не жалуется. Поэтому никому не показалось смешной Галина реплика.

— Заткнись, дуреха, — бросил Ян, даже не посмотрев на Галю.

— Ян! — предупредил дальнейшее Иван Васильевич. А Толян подумал, что никому уже и дела нет до его встречи с чудесным зверьком.

Он опять вспомнил, как переползал шаг за шагом застывшую лавину камнепада. Камни стекали с самой вершины широкой рекой — их не обойти. Они могут неподвижно пролежать столетия, а могут мгновенно ожить и превратиться в гибельный поток. Тут каждый шаг должен быть единственно возможным.

Толян пригнулся среди камней так низко, что их ребристые вершины в серой накипи лишайников даже горизонт замкнули.

И вдруг из-за одной такой вершины появились глаза. Именно глаза, потому что Толян не сразу увидел, кому они принадлежат.

Маленькое круглое личико с огромными золотистыми глазами даже трудно было назвать мордой — столько в нем было человеческой выразительности и доброжелательного любопытства. Темная шапочка кокетливо сидела между короткими ушами.

Зверек ничего не делал, он просто смотрел на Толяна, опершись передними лапами о камень, как о край стола. Потом ахнул тихонько, видимо поняв, что перед ним человек, — и исчез. А Толяну стало до боли обидно, что все кончилось, что они не поняли друг друга.

Наверное, сурок радовался, что спасся, сидя где-нибудь в щели между камнями. А Толян еще долго не двигался с места, ждал. Только когда нога затекла, осторожно переступил с камня на камень.

Так и перебрался через каменную молчаливую реку, не встретив больше никого. Сырые темные щели между валунами дышали холодом, чуть слышно шелестели редкие былинки, от серо-зеленых, словно резиновых, подушек лишайника тянуло уксусной прелью…

Что делал зверек с теплыми человеческими глазами в этом скудном и знобком мире камней и чахлых трав? Этого Толяну никогда не узнать.

— Ешь свой суп, он же совсем остынет. — Наташа тронула Толяна за рукав куртки.

Совсем близко он увидел глаза Наташи и укорил себя за подозрительность.

Глаза Наташи отливали золотом, как смола на солнце. И так же, как в сгустке смолы, в них рядом жили и светлые, и темные пятна, шла непрерывная игра света и тени. Настроение у Наташи менялось, как весенняя погода на Колыме, — без предупреждения.

— Ты мне расскажешь потом, что видел, ладно? — не то приказала, не то попросила Наташа. — Я люблю, когда ты рассказываешь про своих зверят.

— И много он лично тебе пересказать успел? — кисло спросил Ян.

— Так вы же не захотели его сейчас слушать, верно, Толян?

Наташа обвела всех прямым взглядом карих глаз, и никто не решился фыркнуть или обидеться.

Иван Васильевич невольно залюбовался дочерью, но сейчас же внутренне одернул себя. Оттого голос его прозвучал нарочито бесцветно и сухо. Как на тренировке, где в сотый раз отрабатывается один и тот же удар.

— Подъем! Собрать вещи — и в путь.

Утро уже давно наступило.

Солнце наконец-то высвободилось из путаницы каменных зубцов на том берегу бухты. Тепла вроде бы и не прибавилось, но ручьи ожили в каждой щели. В кустах стланика бурно завозились птицы, засвистели бурундуки. Золотистые рододендроны, зябко охватившие стебли собственными кожистыми листьями, словно бы вздохнули с облегчением: пережили еще один ночной заморозок. Листья поднялись, распрямились темно-зеленой розеткой вокруг тугих, готовых лопнуть бутонов. На южном склоне, где ночевал отряд, уже тягуче и сладко пахло молодой лиственной хвоей.

Наташа уложила в рюкзак посуду, оглянулась: не забыли ли чего? И вдруг увидела, что из-под камня выглянул подснежник. Лиловый цветок в теплом воротнике из мохнатых седых листьев.

«Вот и лето пришло», — подумала Наташа, но цветка не тронула. Ведь пока всего один такой храбрец выискался. А пройдет два-три дня, и вся сопка оденется цветами. Неяркими, лишенными аромата и недолговечными. И вместе с ними сразу наступит лето, потому что весны на Колыме не бывает.

Наверное, от встречи с цветком мысли Наташи побежали совсем не туда, куда она хотела.

Наташа на одно плечо накинула лямку от рюкзака и шла последней. Впереди маячила чуть сутуловатая спина Толяна — опять Ян подсунул ему что потяжелее. Сам в своей канадке гарцует впереди всех. Интересно, кто же из них звонит по телефону по вечерам? Позвонит и прикажет «страшным» голосом немедленно выйти во двор под арку.

Целую неделю Наташа думала, что это Ян, и никуда не выходила. А позавчера выдался особенный, перламутровый вечер. Предвестник белых ночей лета. Вечер сумел украсить даже пятнистые от сырости стены домов, распрямил петли переулков и в неизведанные дали отодвинул обычно близкую границу городских огней. И тогда Наташа подумала: а вдруг это звонит Толян? И вышла под арку.

Никого там не оказалось. Только вечерний едкий бриз подметал шелуху «кедрашек» да бездомный котенок играл бумажкой от мороженого. Увидел Наташу и тут же сгинул в черном зеве подвального оконца.