Марк Твен - Похождения Тома Соуэра

Они выхватили свои деревянные мечи, бросили на землло свою остальную сбрую, стали въ фехтовальную позицію, ногой объ ногу, и вступили въ степенный, правильный бой: «два взмаха вверхъ, два внизъ». Томъ сказалъ:

— Теперь, когда наладилось, можно живѣе.

И они начали «живѣе», пыхтя и потѣя. Томъ кричалъ по временамъ:

— Да падай же, падай!.. Отчего ты не падаешь?

— Зачѣмъ? Отчего самъ не падаешь? Вѣдь тебѣ хуже!

— Не въ томъ дѣло, кому хуже. Я не могу упасть. Въ книгѣ не такъ. Тамъ сказано: «И онъ поразилъ бѣднаго Гвидо Гисборна ударомъ въ спину». Ты долженъ повернуться ко мнѣ спиной, чтобы я могъ ударить тебя въ спину.

Спорить съ авторитетами не полагается, поэтому Джо повернулся, получилъ ударъ и упалъ.

— А теперь, — сказалъ онъ, поднимаясь, — давай, я убью тебя. Это будетъ правильно.

— Какъ же можно? Это не по книгѣ.

— Ну, такъ это подло. Вотъ и все.

— Нѣтъ, Джо, а ты можешь быть монахомъ Текомъ, или Мючемъ, сыномъ мельника, и оглушить меня дубиной, или же я буду ноттингенскимъ шерифомъ, а ты Робинъ Гудомъ, и тогда ты можешь меня убить.

Это разрѣшало споръ, и всѣ предложенныя приключенія были разыграны, какъ то подобало. Далѣе Томъ сталъ снова Робинъ Гудомъ и погибъ, истекая кровью, вслѣдствіе предательства монахини, не перевязавшей его раны. Наконецъ, Джо, олицетворяя въ себѣ цѣлую шайку плачущихъ разбойниковъ, оттащилъ его скорбно въ сторону, далъ ему въ его слабѣющія руки лукъ, и Томъ проговорилъ: «Тамъ, гдѣ упадетъ эта стрѣла, тамъ и схороните бѣднаго Робинъ Гуда, подъ зеленой дубравой!» Онъ выпустилъ стрѣлу, упалъ навзничь и долженъ былъ скончаться, но угодилъ въ крапиву и потому вскочилъ, — слишкомъ бойко для мертвеца.

Оба мальчика одѣлись, запрятали свои доспѣхи и пошли, сожалѣя о томъ, что теперь уже не водится разбойниковъ, и рѣшительно не понимая, чѣмъ же могла новѣйшая цивилизація похвастаться взамѣнъ ихъ. Они говорили, что предпочли бы лучше пробыть хотя бы одинъ годъ разбойниками въ Шервудскомъ лѣсу, чѣмъ быть президентами Соединенныхъ Штатовъ всю свою жизнь.

Въ половинѣ десятаго Томъ и Сидъ должны были лечь въ постель, по обыкновенію. Они прочли свои молитвы, и Сидъ скоро заснулъ, Томъ не сдалъ и ждалъ съ жгучимъ нетерпѣніемъ. Когда ему стало казаться, что разсвѣтъ уже близокъ, пробило только десять! Было отчего придти въ отчаяніе. Онъ былъ готовъ ругаться и швырять, чѣмъ попало, чтобы облегчить себѣ нервы, но боялся разбудить Сида. И онъ лежалъ смирно, вперивъ глаза въ темноту. Всюду господствовала томительная тишина. Но мало помалу изъ этого безмолвія стали выдѣляться едва уловимые звуки. Слышалось тиканье часовъ; старыя балки покрякивали тихонько, на лѣстницѣ что-то скрипнуло. Ясно было, что духи разгуливаются. Изъ комнаты тети Полли доносился ровный, подавленный храпъ. Началось надоѣдливое стрекотанье кузнечиковъ, не поддающихся никакому человѣческому обузданію, а вслѣдъ затѣмъ, въ стѣнѣ, у самаго изголовья кроватей, стѣнной сверчокъ сталъ отбивать свою страшную дробь, заставившую Тома вздрогнуть: вѣдь это отсчитывались чьи-нибудь дни на землѣ! Потомъ гдѣ-то далеко завыла собака и ей отвѣтилъ другой, еще болѣе отдаленный вой. Томъ погибалъ. Наконецъ, ему стало легче; времена кончились, наступала вѣчность; онъ сталъ засыпать противъ воли… Часы пробили одиннадцать, но онъ уже не слыхалъ этого. И тогда, примѣшиваясь къ его полу-возникающимъ сновидѣніямъ, пронеслось самое меланхолическое кошачье мяуканье. Оно было прервано стукомъ сосѣдняго отворившагося окна, чьимъ-то окрикомъ: «Брысь!.. Дьяволъ!» и звономъ пустой бутылки, ударившейся въ дровяной сарай тети Полли. Все это совершенно разбудило Тома, и черезъ какую-нибудь минуту онъ былъ уже одѣть, вылѣзъ изъ окна и пробирался на четверенькахъ по крышѣ своей темницы… Во время этого путешествія, онъ тоже мяукнулъ раза два осторожно, потомъ спрыгнулъ на крышу сарайчика, а съ него и на землю. Гекльберри Финнъ ждалъ его здѣсь съ своею дохлою кошкой. Мальчики пустились въ путь и скрылись во мглѣ. Черезъ полчаса, они шагали уже по высокой травѣ кладбища.

Кладбище было устроено на старинный западный ладъ. Оно было расположено на холмѣ, въ полутора мили отъ поселка, и обнесено ветхою изгородью, мѣстами нагнувшеюся внутрь, а на остальномъ протяженіи наружу, но не державшуюся прямо нигдѣ. Травы и всякія заросли заполонили его повсюду; всѣ старыя могилы провалились; памятниковъ вовсе не было; надъ могилами торчали только деревянныя, источенныя червями тумбы, просившія себѣ тщетно опоры. Когда-то на всѣхъ ихъ было начертано: «Здѣсь покоится…», но ничего нельзя было прочесть на большинствѣ изъ нихъ далѣе, даже при дневномъ свѣтѣ.

Легкій вѣтеръ стоналъ между деревьями и Томъ думалъ со страхомъ, что это, можетъ быть, души умершихъ жалуются на то, что ихъ тревожатъ. Мальчики мало разговаривали, да и то шепотомъ, подъ впечатлѣніемъ ночного времени, мѣста и внушительной тишины, окружавшей ихъ. Они скоро нашли выдававшуюся новую насыпь, которая имъ требовалась, и пріютились подъ тремя высокими вязами, которые росли купой въ нѣсколькихъ шагахъ отъ могилы. Потомъ они стали ждать молча, и ждали очень долго, какъ имъ казалось. Гуканье филина вдалекѣ было единственнымъ звукомъ, нарушавшимъ мертвую тишину. Мысли Тома угнетали его. Онъ долженъ былъ сдѣлать усиліе, чтобы заговорить.

— Гекки, — прошепталъ онъ, — какъ ты думаешь, нравится это покойникамъ, что мы здѣсь?

Гекльберри отвѣтилъ тоже шепотомъ:

— Почему знать… А очень страшно, не правда-ли?

— Еще бы!

Наступило продолжительное молчаніе; мальчики обдумывали дѣло молча. Томъ шепнулъ снова:

— Слушай, Гекки… Какъ ты полагаешь, Госсъ Уильямсъ слышитъ нашъ разговоръ?

— Разумѣется. По крайней мѣрѣ, духъ его слышитъ.

Томъ замѣтилъ, помолчавъ:

— Лучше мнѣ было бы сказать: мистеръ Уильямсъ. Но я обидѣть его не хотѣлъ. Всѣ звали его Госсъ Уильямсъ.

— Слѣдуетъ быть разборчивымъ, когда говоришь о покойникахъ, Томъ.

Это было нахлобучкой, и разговоръ снова затихъ. Но Томъ схватилъ вдругъ своего товарища за руку и произнесъ:

— Шшъ!..

— Что такое, Томъ?.. — И оба они съ бьющимся сердцемъ прижались другъ къ другу.

— Шшъ!.. Вотъ, опять!.. — Развѣ не слышишь?

— Я…

— Ну вотъ, теперь ты услыхалъ…

— Господи, Томъ, это они являются!.. — Являются въ самомъ дѣлѣ!.. Какъ намъ теперь?..

— Не знаю. Увидятъ они насъ?

— О, Томъ, да они видятъ въ темнотѣ не хуже кошекъ. Зачѣмъ только мы пришли!

— Ну, не бойся. Врядъ-ли они тронутъ насъ. Мы ничего худого не дѣлаемъ. И если мы будемъ сидѣть смирно, они и не замѣтятъ насъ, можетъ быть.

— Постараюсь не бояться, Томъ, но, Господь мой, я такъ дрожу.

— Слушай…